Изменить размер шрифта - +
 – Трижды проклятое отродье Салсетской козы!

Я сел. Дел уже подводила ко мне жеребца, и я кинул на нее разъяренный взгляд. Выражение ее лица было ласковым и заботливым – само воплощение невинности (она это очень хорошо умеет). Никто бы не сказал, что случившееся повеселило и расстроило ее одновременно, но повнимательнее взглянув в ясные голубые глаза, я понял, что она только и ждет подходящего момента, чтобы высказаться.

Я облизнул губы.

– Надо бы зарезать его и оставить для кумфы, – из-за распухшей губы говорить членораздельно я не мог, но в моих намерениях сомневаться не приходилось.

– Ты слишком много проехал на этой лошади, – напомнила мне Дел. Ее вежливость и спокойствие доводили до бешенства.

Я свирепо уставился на нее. Дел озабоченно осматривала жеребца.

– С ним все нормально, – я помолчал и добавил: – Ничего с ним не случилось.

– Я проверяю на всякий случай.

Я еще посверлил ее глазами, рассеянно любуясь правильными чертами лица, чуть заострившимися, пока она сосредоточенно разглядывала гнедого. Кроме лица я ничем полюбоваться не мог, поскольку Дел была закутана в белый шелк бурнуса, который надежно скрывал руки, ноги и разные женские изгибы, а они были у Дел просто захватывающими. На Юге для этого женщины и носят бурнус: спрятать госпожу от мужских глаз, иначе эти глаза могут загореться страстью, случайно заметив изящную лодыжку.

Беда в том, что это средство не только не решало проблему, но и само было источником больших неприятностей. При виде изящной лодыжки даже человек без фантазии продержится недолго и тут же мысленно дорисует анатомические изящества, которые скрывает бурнус.

И уж конечно чтобы увлечься Дел нужно намного меньше, чем лодыжка. Один взгляд в эти голубые-голубые глаза и я… да…

Аиды, и я, и любой другой мужчина.

Нежно, но настойчиво Дел ощупала передние ноги гнедого, быстро проверила сухожилия, провела жеребца на несколько шагов вперед, чтобы выяснить, не хромает ли он. Стащив с него седло, сумку и чепрак, она посмотрела, не повреждена ли спина. Жеребец взмок под седлом, но после такого представления это было неудивительно.

– Он такое уже устраивал, – напомнил я. – Ты же знаешь. Сама видела.

Она поджала губы, светлые брови поднялись.

– Так он никогда еще не бесился.

– Я тоже, – я поднялся, поморщился, покачал головой. – Дел…

– С жеребцом все нормально, – она повернулась. – А ты как, Тигр?

Наконец-то и обо мне подумала.

– Прекрасно.

Я согнул запястья, пальцы, ссутулил и расправил плечи, потом вынул из ножен меч, чтобы убедиться, что с моим оружием все в порядке. Такое периодически делает каждый танцор меча.

Аиды, этот трижды проклятый клинок Северного мясника.

Не мой клинок. Не совсем мой, хотя я использую его, когда приходится. Я позаимствовал его у мертвого мужчины, которому меч никогда уже не понадобится. Я до сих пор ненавидел этого человека хотя он был мертв, и ненавидел клинок, хотя понимал, что это глупо. Но глядя на меч, касаясь его, вкладывая в ножны, используя в танце, я постоянно вспоминал, что мое собственное оружие, меч из голубой стали, благословенный шодо, мертв, так же как и человек, которого я убил в круге под луной.

Разящий.

Ну, да чего рыдать по разлитому акиви.

Глупо. Но перебороть себя я не мог, даже отрицать это не буду. Каждое прикосновение к серебряной рукояти вызывало во мне непонятный, неопределенный страх.

Меч был с Севера. Не с Юга, как я и Разящий. Выкованная на Севере и там же напившаяся крови яватма – так Дел называет кровный клинок, потому что человеку, который стал его хозяином, пришлось найти достойного врага, чтобы напоить оружие – дать мечу выпить крови по каким-то загадочным Северным ритуалам.

Быстрый переход