— З-знал? С чего вы вз-зяли?

— Вы не расстроились, когда я назвал ее копией. Значит, для вас это не новость. Остается один вопрос: зачем вы пришли сюда? — я помолчал, размышляя. — Хотели поговорить со мной лично?

— Я перейду с-с-сразу к делу, — сказал старик. — С-сколько вы хотите за подпись, п-подтверждающую подлинность?

Возникла пауза.

— Собираетесь купить меня? Серьезно?

— А я в-в-выгляжу несерьезно?

Я оглядел его.

— Ну-у, не знаю, у вас очень смешные уши.

— Просто назовите цифру.

Я задумался.

— Э-э-э…семь.

— Семь чего? — он вытащил из внутреннего кармана чековую книжку.

— Сестерциев.

— Чего?

— Сестерций — это серебряная монета, имевшая ход в древнем Риме. Я ведь спец по антиквариату, неужели вы думаете, что я беру взятки современными деньгами?

Он криво улыбнулся, обнажив фарфоровые зубы.

— М-меня п-предупреждали насчет вашего с-специфического чувства юмора. В-вот мое встречное п-п-предложение, — он достал из кармана ключ с блестящим овальным брелоком. — Машина п-п-припаркована у черного входа. Она ваша.

Если честно, я не сразу отверг приманку. Ключи болтались у меня перед носом; я смотрел на них, как карась — на блесну. Чтобы победить соблазн, мне пришлось закрыть глаза и глубоко вздохнуть.

— Прежде чем я что-нибудь решу, — сказал я, — можно поинтересоваться: зачем вам все это?

— Не ваше д-д-дело.

— Ошибаетесь. Очень даже мое. Я хочу знать, кому и за что продаю душу.

— В-ваша душа мне не нужна, я п-п-покупаю только п-подпись.

— Одно и то же.

— Б-боитесь посадить пятно на репутац-ц-цию?

— Не в репутации дело. Поймите: осел не превратится в «Мерседес», если у него на лбу нарисовать логотип немецкого авто. Он просто будет разрисованным ослом. Точно так же и моя подпись на заключении не превратит копию в подлинник. А вы предлагаете большие деньги, значит, дело не в них. Вопрос: какой у вас мотив? В чем подвох?

Он поджал губы, словно боялся проговориться.

— Что ж, тогда извините, — я демонстративно направился к выходу из павильона.

— Я его внук! — крикнул старик вслед, уже без заикания.

Я обернулся.

— В смысле? Чей внук?

— Я в-в-в-внук Дмитрия Михайловича Ликеева.

— Я бы, может быть, даже поверил вам. Но есть одна проблема: у него не было внуков.

— В-в-вы в этом уверены?

— Моя диссертация называется «Труды и дни Дмитрия Ликеева». Поэтому: да, я в этом уверен. У него была единственная дочь, которая сгинула в сталинских лагерях в сороковом. О внуках ничего неизвестно — никаких документов или даже случайных свидетельств. Ничего. Что, конечно, очень удобно для вас — ведь если нет свидетельств, значит, никто не сможет уличить вас во лжи.

— Зам-м-молчите, — сказал заика. Потом кивнул на копию, которую Бахтин до сих пор бережно держал в руках: — Над этой к-к-картиной под моим присмотром работали с-с-сразу несколько п-профессионалов. Ее рисовали специально для того, чтобы проверить вашу к-к-квалификацию.

— А вот это уже нереалистичная чушь: зачем кому-то тратить столько сил и времени ради того, чтобы проверить меня?

Он улыбнулся и достал из кармана пачку сигарет.

— Здесь не курят, — буркнул Бахтин. — Дым плохо влияет на холсты и краски.

Старик щелкнул золотистой зажигалкой. Когда сигарета задымилась, он демонстративно выдохнул в сторону Бахтина струю дыма. Бахтин промолчал, и мне стало неловко за него. «Ну же, Леня! — думал я.