(В своих «Лекциях об искусстве» Рескин выражает одну очень интересную мысль — он размышляет над гравюрой из своей коллекции, копией картины, оригинал которой был сожжен: «Я хочу, - пишет он, - чтобы вы пожалели об этой потере и… помнили следующее: то, что остается у нас от произведений искусства, относится к тому, чем мы могли бы обладать, если бы были бережливы, [так же,] как эта гравюра относится к оригиналу».)

Вообще, пересоздание(или восстановление) — ключевое слово, если мы говорим о наследии Ликеева. Большая часть его картин позднего периода строится именно на этом приеме: «Возвращение Платона в Академию», «Реставрация Москвы после сожжения 1812 года», «Пересоздание Савла» (не «Обращение Савла», как у Караваджо или Брейгеля, а именно «пересоздание» — это важно).

Однако вернемся к нашей картине: на первый взгляд композиция здесь не отличается оригинальностью: многие русские художники обращались к этой теме — наиболее выразительным я считаю полотно Ильи Ефимовича Репина («Крестный ход в Курской губернии»).

Но Ликеев не любил просто отражать реальность — как любой великий художник он всегда наполнял ее смыслом, и его «Крестный ход» — именно такая, осмысленная, картина. Мы видим торжественное шествие — люди идут в сторону храма, купола которого видны вдалеке. Казалось бы, ничего необычного, но при внимательном изучении в глаза бросаются нестыковки: во-первых, среди идущих нет ни одного человека в рясе, во-вторых — ни одного креста. Возникает вопрос: какой же это крестный ход тогда?

Дмитрий Ликеев был противоречивым человеком: он верил в Бога, но не в церковь. Церковную атрибутику — кресты, рясы, ладан и прочее — он считал «ненужным украшательством».

Лица людей на холсте — это тема для отдельного исследования: здесь собраны все виды эмоций — от скуки до фанатизма; здесь есть даже несколько полицейских, внимательно следящих за толпой — они рассредоточены по картине, их пятеро — на первой (ветхозаветной) версии, и семеро — на второй, пересозданной. Зачем они там — неясно: одни толкователи считают, что полицейские присланы сюда, чтобы подавлять возможные беспорядки; другие видят в них карикатуру на представителей церкви (намек на это можно углядеть в том, как сложены их руки; кроме того — у них у всех бороды, что довольно странно для полицейских).

Но самое поразительное открытие зритель совершит, если внимательно посмотрит на ноги людей. Босые или обутые — не суть. Дело в том, что ноги одного из шествующих не касаются земли. Да-да, он летит! Гений Ликеева проявился именно здесь: эффект полета почти неразличим на фоне ног других людей, но стоит вам увидеть разницу — и вы не сможете отвести взгляда.

И это еще не все: ноги летящего человека являются центром композиции: все деревья, ветки, камни, крыши домов расположены под такими углами, что если расчертить холст на секторы, то окажется, что вся картина словно втягивается в то место, где расположен летящий человек.

«Кто он?» — спрашивали у Ликеева и слышали в ответ: «Икар». Шутил ли мастер? Или намекал на что-то? Вообще в полунамеках заключается, пожалуй, весь пафос его творчества (ох, как же он ненавидел слово «творчество»! Однажды даже ударил журналиста, злоупотреблявшего этим словцом: «Нет у меня никакого «тво-о-орчества»! То, что я делаю — это изматывающая, скучная, монотонная работа». — «Тогда зачем же вы этим занимаетесь?» — спросил журналист.