— Значит, ты все-таки пришла, — сказал я.

— Как я могла такое пропустить?

— Но ты же говорила, что у тебя смена в клинике.

— Попросила подменить, — она улыбнулась. — Очень уж мне хотелось посмотреть на эту твою вернувшуюся Кармен. Ты мне все уши прожужжал про нее. А я ведь любопытная. Ну — где она?

— Вон там, — я кивнул в конец галереи.

— В синем платье?

— Нет, рядом. Рыжая. В белой блузке.

Марина рассмеялась.

— Знаешь, а ведь смехом можно ранить, — сказал я.

— Прости. Просто… ну, я как раз нечто подобное себе представляла по твоим рассказам: красотка с воспаленным эго.

— По-моему, я ее не так описывал.

Марина покачала головой.

— Сколько мы с тобой знакомы? Год?

— Год и семь месяцев.

— Все твои женщины подходят под одну характеристику: «ведьмы».

— И не говори, — я подмигнул ей.

Она сделала вид, что не заметила, и, дабы прервать напряженную паузу, кивнула на одну из картин:

— О, это же «Овца в лесу».

— Она самая. Тебе нравится?

— Шутишь? По-моему, это лучшая из твоих картин.

— Ага. И еще единственная, которую я тебе показывал.

Она улыбнулась.

— Ладно, сдаюсь. Подловил.

— Хочешь, покажу остальные? Они дальше.

— Не стоит.

— Почему?

— Твоя Кармен идет сюда. А я удаляюсь.

— Куда? Давай я познакомлю вас.

— Нет уж, спасибо. Я приходила только посмотреть, — сказала она, скрываясь за спинами людей.

— Кто это? — спросила Катя, взяв меня под руку. — Твоя новая девушка?

— Н-нет. Мой лечащий врач, — ляпнул я.

— Психиатр? Шучу.

— Ха, ха, ха. Смеюсь.

— Да брось, хватит язвить. Я пришла напомнить, что ты должен мне плитку шоколада.

— С чего это вдруг?

— Не делай вид, что забыл о нашем давнем уговоре, — она открыла черный клатч и достала листок бумаги. — Вот.

— Господи, ты сохранила его! Даже заламинировала?

Она улыбнулась, пожала плечами.

— А что? Я была уверена, что когда-нибудь он пригодится. И — вуаля! — момент настал.

Я пробежал глазами по тексту:

«Я, Андрей Андреевич Карский, торжественно клянусь, что буду покупать молочный шоколад Екатерине Александровне Сарк после каждой ссоры до конца жизни. Дата, подпись».

— Ну, знаешь, — сказал я. — Это ведь просто сентиментальная чепуха.

— В первую очередь это документ. И срок действия его не ограничен, там ведь написано: «до конца жизни». А ты вроде, — она проверила мой пульс, кивнула, — да, пока еще жив. Так что — с тебя шоколадка. Но это потом, а сейчас… сейчас я хотела бы тебе напомнить о еще одном уговоре.

— О господи! Что я еще подписывал? Я требую адвоката!

— Расслабься. Это другое. Помнишь мою первую выставку? Мы с тобой договорились, что в качестве боевого крещения я должна украсть что-нибудь у одного из посетителей? Помнишь?

Я медленно кивнул, понимая, к чему она клонит.

— Так вот, я ведь выполнила тогда свою часть уговора: вот, — она помахала клатчем у меня перед носом. — Так что — теперь твоя очередь. Я жду.

— Э-э-э… украсть? — я испуганно огляделся. — Я не могу так сразу. Мне надо подготовиться.

— Ну ладно, готовься. А пока… — она взяла меня под руку и потянула в ту часть галереи, где висели мои самые новые полотна.