|
Давеча, на верхней площадке лестницы, когда Ахмад-хан раскланивался с генерал-губернатором, тот взволнованно прошептал (Анисий слышал обрывки): "Принесла нелегкая... И как назло индолог... Не выставлять же - баронет... А ну как разоблачит?" Однако судя по мирной беседе принца и баронета, разоблачение Фандорину не грозило. Хоть Анисий по-английски и не знал, но слышал часто повторяющееся "Gladstone" и "Her Britannic Majesty" (Гладстон, Ее британское величество (англ.). Когда индолог, громко высморкавшись в клетчатый платок, отошел, царевич повелительно - коротким жестом смуглой, усыпанной перстнями руки - подозвал секретаря. Сказал сквозь зубы: - Очнитесь, Тюльпанов. И поласковей с ней, не смотрите букой. Только не переборщите. - С кем поласковей? - шепотом удивился Анисий. - Да с грузинкой этой. Это же она, вы что, не видите? Ну та, попрыгунья. Тюльпанов оглянулся и обмер. Точно! Как это он сразу не понял! Правда, из белокожей лотерейная барышня стала смуглянкой, волосы у нее теперь были не золотистые, а черные и сплетенные в две косы, брови прорисованы к вискам, вразлет, а на щеке откуда-то взялась очаровательная родинка. Но это была она, точно она! И искорка в глазах сверкнула точь-в-точь как тогда, из-под пенсне, перед отчаянным прыжком с подоконника. Клюнуло! Кружит тетерев над фальшивой тетеркой! Тихонько, Анисий, тихонько, не вспугни. Он приложил руку ко лбу, потом к сердцу и со всей восточной церемонностью поклонился звездноглазой чаровнице. ПЛАТОНИЧЕСКАЯ ЛЮБОВЬ Не шарлатан ли - вот что надо было проверить в первую очередь. Не хватало еще нарваться на коллегу, который тоже приехал на гастроли, жирных московских гусей пощипать. Индийский раджа, изумруд "Шах-Султан" - весь этот рахат-лукум несколько отдавал опереткой. Проверил. Уж на кого на кого, а на проходимца его бенгальское высочество никак не походил. Во-первых, вблизи сразу было видно, что настоящих царских кровей: по осанке, по манерам, по ленивой благосклонности во взоре. Во-вторых, Ахмад-хан завел с "сэром Марвеллом", знаменитым индоведом, так кстати оказавшимся в Москве, столь высокоумную беседу о внутренней политике и религиозных верованиях Индийской империи, что Момус испугался, как бы себя не выдать. В ответ на вежливый вопрос принца - что думает уважаемый профессор об обычае suttee и его соответствии истинному духу индуизма, - пришлось перевести разговор на здоровье королевы Виктории, изобразить внезапный приступ чихания и насморка, а затем и вовсе ретироваться. Ну а главное, изумруд сиял так убедительно и аппетитно, что от сомнений не осталось и следа. Снять бы этот славный зеленый булыжничек с чалмы благородного Ахмад-хана, распилить на восемь увесистых камешков, да загнать каждый тысяч этак по двадцать пять. Вот это было бы дело! Мими тем временем обработала секретаря. Говорит, что Тарик-бей хоть и евнух, но в декольте глазенками постреливал исправно и вообще к женскому полу явно неравнодушен. Мимочке в таких делах можно верить, ее не обманешь. Кто их знает, как оно там у евнухов. Может, природные желания никуда и не деваются, даже когда утрачены возможности? План предстоящей кампании, которую Момус про себя уже окрестил "Битвой за Изумруд", сложился сам собой. Чалма все время у раджи на голове. Однако на ночь он ее, надо полагать, снимает? Где раджа спит? В особняке на Воробьевых горах. Стало быть, туда Момусу и нужно. Генерал-губернаторова вилла предназначена для почетных гостей. Оттуда, с гор, чудесный вид на Москву, и зеваки меньше досаждают. То, что дом на отшибе, это хорошо. Но виллу охраняет жандармский пост, а это плохо. Лазать по ночам через заборы и потом улепетывать под заливистый полицейский свист - дурной тон, не по момусовой части. Эх, вот если бы секретарь был не евнух, все получилось бы куда как просто. Влюбленная грузинская княжна, отчаянная головушка, нанесла бы Тарик-бею ночью потайной визит, а оказавшись в доме, уж нашла бы способ забрести в спальню к радже, проведать, не соскучился ли изумруд торчать на чалме. |
