— Медленно обернись.

Я обернулся.

— Посмотри мне в глаза.

Я посмотрел.

— Хм… Ты не врешь, — констатировал доктор, а проклятый скальпель наконец спрятался в рукаве.

— Какое тонкое наблюдение!

Ричард Фарагут был на полголовы ниже меня и серьезно уступал в комплекции. Мне до чесотки хотелось своротить ему челюсть, благо он был прав на все возможные проценты — в царящем бедламе на нас никто не обратит внимания. Опять же густая тень стены — надежное укрытие.

Однако убогое телосложение могло обмануть кого другого, но не меня. Затевать драку с этой змеей — слуга покорный, я еще жить хочу.

В общем, вместо травмы я подарил доктору коньяк.

— На вот, держи. — Поллитровка перекочевала из кармана в левую руку Фарагута. — Не люблю оставаться в должниках.

— Ценно. Прошу в мою скромную обитель. — Док сделал приглашающий жест по направлению ко входу в эллинг.

Только тогда я разглядел красный крест над дверью, куда и направился. За углом слышались голоса Салмана и бывшего (или теперь будущего?) эрмандадовца. Один все уговаривал, а второй упирался, но уже без «фартыперов» и прочих уголовных словечек.

— Док, что значит «фартыпер»? — спросил я в шлюзе медбокса.

— Это некий предмет, которым карманник прикрывает рабочую руку в момент совершения титульного противоправного деяния, — многословно пояснил он и активировал вытяжку. — Салман нахватался словесного мусора за годы в компании Натана Зельдера и Йогана Вестервальда, будь снисходителен.

— Я просто спросил. — Мы оба сняли маски и вошли в царство резкого, бьющего в глаза белого света.

Медбокс был, что называется, в частичной готовности. Горы оборудования, незанятые койки, одинокий хирургический комбайн. Все пациенты за три дня убыли в тыловые госпитали. Несерьезные дырки к этому времени залатали, так что стационарный медицинский пункт разворачивать по-настоящему просто не пришлось.

Доктор ловко свинтил коньячную голову и извлек откуда-то маленькие мензурки, которые, звякнув, опустились на блестящую поверхность хирургического стола.

— Итак, разговор начистоту? — Коричневая жидкость забулькала в количестве сорока граммов на емкость.

— Именно, — отозвался я, приняв импровизированную стопку. — Кстати, поздравляю с победой и подписанием мирного договора.

— Чин-чин, — не вполне понятно ответил Скальпель и немедля принял дозу.

Мы стояли посреди полупустого бокса по сторонам живорезного ложа. Как дуэлянты перед барьером, честное слово. Хирургический комбайн отбрасывал замысловатую тень на пол. Коньячный аромат уверенно прорывался сквозь запах больницы. А на бледной, малокровной физиономии визави краснел след маски. Надо думать, что и на моей тоже.

— Я полагаю, ты намерен уступить первое слово мне? — спросил доктор.

— Если тебя не затруднит.

— Не затруднит, — уверил он и соврал, так как задумался, наверное, на минуту с половиной.

Наконец док Скальпель наполнил мензурки и заговорил:

— Во-первых, спешу сообщить: мы с Салманом решили, что не станем… м-м-м… — он помычал, повертел пальцами, подбирая формулировку, — не станем преследовать тебя или пытаться причинить какой-либо вред. Ведь ты, как я понимаю, встревожен своим свидетельским статусом и возможными последствиями оного?

— Так точно.

— У нас была масса возможностей и времени до сего момента, и мы не воспользовались. И ты, насколько я могу судить, тоже не воспользовался, не донес на старых друзей.