По всему выходило, что это наш последний и решительный. В строю двадцать восемь машин. Пилоты измучены. На сладкое с орбиты прилетело сразу пять тяжеленных бетонобоек, которые наконец нашли наш капонир. Как надо нашли. Три из пяти угодили прямо по восемнадцатому ангару.

Три камуфлета украсили взлетку. А потом надулся колоссальный бетонный пузырь, который пошел трещинами и провалился внутрь самого себя… Но спустя мгновение бетон хлынул обратно! Вверх! В небо, на стратосферную высоту! Фонтанами огня и обломков! Это детонировали склады топлива и боеприпасов.

То есть оперативно заправляться и вооружаться нам стало негде. Да и садиться, если подумать, некуда. В поле клоны перещелкают нас, как сонных осенних мух! Прямо с орбиты. Подземного укрытия больше не существовало. И подкреплений больше не будет.

Этот бой я вспоминаю с ужасом. Тогда не боялся — было некогда. А вот теперь — теперь страшно.

Двадцать восемь флуггеров. Против… даже не знаю скольких. Два «Ягдхунда» с подфюзеляжных пилонов и три блока «Оводов» я расходовал целых пятнадцать минут. Приходилось экономить! К исходу четверти часа в небе осталось всего девятнадцать меток дружественной зеленой окраски. И всего один контейнер с ракетами у меня лично!

Вот тогда-то клоны решились на ближний бой.

Начался страшный сон истребителя — собачья свалка. Запредельные маневры в атмосфере, стоны измученного центроплана и измученного тела. Пуски ракет из полубеспамятства.

Не верю до сих пор, но мы дрались еще полчаса!

Пот заливал глаза — даже губки скафандра не справлялись. Ракеты иссякли, ствол «Ириса» повело от перегрева, так что он больше не стрелял — плевался. Оставалось надеяться на Бога и лазеры «Стилет».

Когда по каналу «дом-борт» передали, что Конкордия высадила десант на планерах, что бой идет у самого летного поля Глетчерного, что с востока и запада приближаются танки, я понял, что с Богом мы в этот раз не договорились.

Значит, только лазеры…

* * *

И вдруг, когда нас остался десяток, случилось чудо. В посрамление мне, маловеру.

«Абзу» потянулись на орбиту. Да так борзо, что я даже ахнуть не успел. Р-р-раз — и чистое небо.

Мы сели. Прямо на перфорированную взрывами взлетку. Туда, где раньше гнездились звездолеты первого ранга. По открытым посадочным площадкам клоны не били — зачем? Вот туда-то мы и приземлились.

К нам ехали тэзээмки и заправщики, катили платформы с техниками.

Над нашими головами висел грязно-коричневый купол дыма и поднятого взрывами в атмосферу грунта. По правую руку чадил ангар 18, по левую — расстрелянный клонами с орбиты «Рюдзё». Недаром, значит, прощался! С северо-востока доносилась слитная канонада — это отбивалась какая-то наземная часть.

Я выбрался на бетон. Огляделся. Апофеоз войны.

Подкатила летучка с техниками. Они облепили машину, воткнули топливный шланг куда положено, принялись навешивать вооружение. Это вот зачем?! Что вообще происходит?!

— Отвали, летун! — попросили техники.

Я пожал плечами внутри «Гранита» и направился к группе коллег во главе с Бердником.

— Григорий Алексеевич! — Я протолкался к командирскому телу. — Это в честь чего нас опять на вылет? Куда то есть лететь? И почему клоны…

— Главный Ударный Флот, Андрюша! — заорал Бердник, не дослушав, и бросился обниматься.

Я опешил. Каперанг вообще-то на такие публичные выражения эмоций всегда скупился. Да чего там! Такого просто не могло быть!

— X-крейсера в работе! — Кто-то хлопнул меня по плечу.

— К-к-какие крейсера? — не понял я и, обернувшись, вопросительно поглядел на Бабакулова.