На крыльце загремели шаги. Тоскин выпрямился, пошел к двери. Вбежала пионерка. Начала рапортовать, еще не отдышавшись:

— Товарищ воспитатель! За время моего дежурства…

— Вольно, — сказал Тоскин. — Я, собственно, так… Зашел взглянуть, все ли у вас в порядке…

— А мы с девочками…

— Продолжайте, — сказал Тоскин, боком выбираясь из палаты. — Продолжайте. Не буду вам мешать.

* * *

Тоскин из-за угла наблюдал, как Верин отряд строем идет на ужин. Он еще издали увидел, как сгибаются при ходьбе длинные Верины ноги, как плещут и бьются о бедра ее волосы, как странной, тревожащей его волной прогибается все ее тело. Когда отряд поравнялся с ним, он стал искать взглядом Танечку, нашел ее чуть порозовевшую от солнца милую мордашку, увидел новые веснушки, проступившие на вздернутом, припухлом носике…

При этом он увлекся, забыл о бдительности и, выйдя из своего укрытия, попал на глаза начальству.

— Констатин Матвеич, — сказал начальник лагеря. — Зайдемте ко мне на минутку.

«Вот так, — думал Тоскин. — Стоит только ослабить пролетарскую бдительность… Хорошо теперь, если отделаюсь каким-нибудь простым заданием».

Тоскин заметил, что начальник ведет его не в лагерную канцелярию, а в свой коттедж, домой: значит, он придает разговору особенно важное значение. А может, все-таки обойдется. Может, наоборот, это знак расположения. А может, ему просто удобнее сюда после обеда и не хочется идти в кабинет, где его могут побеспокоить…

Войдя к себе, начальник позволил себе расслабиться и стал вдруг добродушным пожилым пенсионером.

«В сущности, он ведь не намного старше меня», — подумал Тоскин.

— Как насчет того, чтобы по маленькой? — Начальник достал бутылку какой-то прозрачной жидкости. — Любопытнейшая вещь. Местное. Это меня вчера здесь угостили. И я из чистого, так сказать, любопытства… Не хотите? Ну я тогда сам, с вашего позволения.

Тоскин украдкой разглядывал жилище командарма. Постель была аккуратно застелена, все вещи стояли на местах. «Вот что значит военная выучка, — подумал Тоскин. — Впрочем, может быть, повариха наводит порядок. Или уборщица».

— Я вот, собственно, о чем… — сказал начальник. — Приближается закрытие первой смены. Надо бы сделать композицию. С учетом, так сказать, нашей специфики. Я думаю, вы как человек литературный, вы много читаете, так что вы сможете написать, я даже не сомневаюсь. Хорошо бы, конечно, стихи… Так уж принято. Вот у нас в части был начклуба!..

«Для него чтение и писание — процессы равнозначные, — подумал Тоскин. — А может, он вообще никогда над этим не задумывался, это естественно…»

— У Веры Васильевны есть разработка закрытия, — сказал Тоскин солидно. — Но мы, конечно, сможем ее дополнить. Учесть специфику нашего лагеря и так далее. Даже есть стихи…

— Вот и прекрасно, — сказал начальник и налил себе еще стаканчик. — Напрасно вы все же не попробовали. Это ничего, что самогон. Зато это чистая вещь. Из сахара. А из чего там на заводе делают, этого нам с вами не скажут. Знаете этот анекдот: «И как ее пьют беспартийные?» Да-а… — Начальник потеплел и сказал доверительно: — А я ее все-таки уеб, повариху. Да. Она ничего…

«Что у него там на стене? — думал Тоскин, глядя в полутемный угол у занавески. — Портрет чей-то…»

Услышав паузу, он поспешно сказал:

— Да, это верно.