— Опочивальня вашего величества.

Королева заглянула в темную комнату с плотно занавешенными окнами и обтянутыми черным дамастом стенами:

— А наши… компаньонки здесь, леди Лукреция?

Леди Лукреция улыбнулась. Ее величество вспомнила про свою свиту. В кои-то веки.

— Да, ваше величество.

Ей пришлось пойти на множество ухищрений, чтобы раздобыть ключ, и изрядно постараться, чтобы собрать здесь всех компаньонок. Теперь на стульях возле кровати с балдахином сидели развалившись камер-фрейлины королевы: леди Плошечка, леди Белоножка, леди Шелковласка. Леди Курослепа свалилась со стула и лежала ничком на полу.

Когда леди Лукреция бросилась к ней, чтобы усадить обратно на место, королева пожаловалась и на собственный острый голод, который ничем не утоляла с самого завтрака, состоявшего из пшеничной булочки с расплавленным сыром и чашки бульона. Не спуститься ли им в трапезный зал?

Упоминание о пище оказало обычное действие. Леди Лукреция почувствовала легкий приступ тошноты и нарастающее за ним следом томительное желание, неподвластное воле. Вот он, докучный зверек, обитающий у нее внутри: незваный-непрошеный аппетит. Желудок у нее мучительно скрутило, когда два противоположных позыва вступили в борьбу. Подави его, приказала она себе. Побори.

Еще рано, с укором промолвила Лукреция. Обед подадут через несколько коротких часов. Но в таком случае нет никакой надобности ложиться в кровать, запротестовала ее величество. Вдобавок покрывало на ней ужасно пыльное.

— Не противьтесь усталости, ваше величество, — уговаривала леди Лукреция, насильно укладывая королеву на кровать и не обращая внимания на ее шутливое сопротивление.

Она стянула с ее величества башмачки и чулки, что выявило прискорбный грех нерадения.

— Ваше величество, когда вы в последний раз мыли ноги?

— На прошлой неделе! — возмущенно ответствовала королева.

Выговаривать ей было уже поздно, и потому леди Лукреция промолчала. У стены рядом с кроватью стояла колыбель с подвешенными над ней серебряными колокольчиками, потускневшими от времени. Лукреция сняла чепец и опустилась на колени, наклонила голову и закрыла глаза. Пусть ее величество не забудет, что делать дальше, попросила она Бога. Потом прислушалась к тихому дыханию королевы. Они столько раз репетировали эту часть!

Мягкая ладонь легла ей на голову, благотворное прикосновение. Лукреция почувствовала, как мучительное томление у нее внутри ослабевает.

Это не ее аппетит. Это незаконный жилец, самовольно вселившийся в нее. Злая язва. Королева начала гладить ее по волосам, и Лукреция почувствовала, как резь в желудке стихает. Пальцы ласково скользили по замысловатым кренделям прически, распуская толстые темные косы. Лукреция стояла на коленях между кроватью и колыбелью, крепко зажмурив глаза, набухающие слезами. А ладонь все гладила, гладила…

Но вдруг ее величество придушенно хихикнула.

— Прости, Люси… — пробормотала она, давясь смехом.

Лукреция Фримантл открыла глаза. На полу валялись длинные шерстяные чулки, надеть которые она уговорила «ее величество» утром. Тогда ноги у нее не так сильно пахли. Верно, все дело в обуви. В грубых кожаных башмаках, что они носили по распоряжению несносной Гардинер. При мысли о домоправительнице Лукреция схватила ближайший башмак и запустила им в стулья. Камер-фрейлины королевы попадали на пол, болтая тряпичными конечностями и тараща глаза-бусины. Из бедной Курослепы вылез клок набивки. Девочка на кровати так и прыснула со смеху.

— Ничего смешного! — рассердилась Лукреция.