— Ничего смешного! — рассердилась Лукреция. — Вечно ты все портишь, Джемма! И ноги у тебя воняют!

Девочка — тоже темноволосая, но круглее лицом — приподнялась на локтях, продолжая хихикать. Отсмеявшись, она спросила:

— Почему мы все время играем в эту игру, Люси?

— Мне нравится, — коротко ответила Лукреция.

Она положила ладонь на край колыбели и качнула ее. Маленькие колокольчики тонко звякнули.

— А вот я ненавижу эту комнату, — пожаловалась Джемма, ударяя кулаком по покрывалу и выбивая из него облачко пыли. — Немудрено, что она стояла запертая.

Лукреция провела взглядом по черным портьерам, серебряному распятью над камином, маленькой книжице, оставленной на каминной полке. Ключи она нашла в столе мистера Паунси, в самой глубине ящика. Прокравшись по лестнице и отворив дверь в первый раз, девочка сначала внимательно рассмотрела пятно, которое выползало из-под кровати, словно темный язык, лижущий пол. Потом бросилась ничком на кровать и уткнулась лицом в подушку, глубоко вдыхая в надежде уловить какой-нибудь остаточный аромат.

Пыль. Затхлые перья.

— Почему здесь темнотища такая? — капризно спросила Джемма. — Почему сюда никто никогда не заходит?

Лукреция вспомнила лицо в медальоне, спрятанном на груди под платьем. Темноокая женщина с темными волосами, заплетенными в косы и уложенными на голове замысловатыми кольцами. Но пока она раздумывала над ответом, в галерее раздался громкий скрип. Потом еще один.

Кто-то закрывал окна. Джемма в ужасе уставилась на Лукрецию. Послышались шаги.

— Люси!

Для миссис Поул походка слишком тяжелая. А миссис Гардинер извещала о своем присутствии звоном огромной связки ключей. Лукреция хорошо знала эту твердую поступь. Шаги приблизились к двери и остановились. Секунду спустя дверь распахнулась и проем заполнила высокая черная фигура.

На пороге стоял широкоплечий мужчина в плотном камзоле, черной сорочке и бриджах. Его взгляд скользнул по обтянутым черной тканью стенам, на миг задержался на куклах и остановился на двух девочках. Джемма испуганно таращила глаза, Лукреция смотрела спокойно.

Она его не боялась. Все слуги знали: единственным живым существом во всей Долине Бакленд, дерзавшим перечить воле сэра Уильяма, была его дочь. Лукреция ждала грозного рыка, приводившего слуг в смертельный страх, но отец просто молча смотрел на нее. Он являлся сюда раз в год, знала девочка. Проходил по галерее грузными шагами и проводил здесь ночь в одиноком бдении. Сейчас сэр Уильям медленно обвел глазами комнату: комоды и столики, где в беспорядке валялись гребни, флаконы, игольные подушечки и образцы вышивки, каминную полку с маленькой книжицей, колыбель с серебряными колокольцами — на всем лежал толстый слой пыли. Потом он вновь воззрился на дочь.

— Джемма делала, что я велю, — начала Лукреция. — Она здесь ни при чем…

— Помолчи.

Девочка чувствовала, как рядом дрожит мелкой дрожью Джемма. Она признавалась, что страсть боится увольнения. Ведь куда ей тогда податься? Взгляд сэра Уильяма опять блуждал по комнате.

— Вы здесь в игры играете?

Это не игра, хотела объяснить Лукреция. Джемма никакая не королева, а простая служанка и компаньонка. Но когда ее ладонь опускалась на голову и мягкие пальцы начинали гладить, Лукреция словно бы ускользала из тела, в котором обитала. Убегала от его непокорных потребностей и болей. И от самой сильной боли из всех.

Леди Анна истекала кровью три дня, говорила Лукреции миссис Гардинер. Ни молебны, заказанные сэром Уильямом, ни самая искусная повитуха в долине не остановили ее угасания. Она испустила дух здесь, в этой вот постели, и вся усадьба Бакленд как будто умерла вместе с ней, наглухо закрывшись с тех пор от внешнего мира.