Слезы на ресницах высохли, и девушка снова успокоилась. Она сидела и крутила брильянтик, думая о Форбсе, и том, какой он хороший и добрый и, главное, потрясающе надежный. Мама и папа обожают его. Мамочка сказала, что таких, как он, – один на миллион и, хотя и жалко, что он в армии и у нее, Вероны, не будет постоянного дома, в пользу этого брака все же говорит многое: муж с положением и поддержкой. Она никогда не хотела, чтобы Ворона была связана с «богемщиной» и всегда сожалела о ее увлечении живописью и годах, потраченных на обучение в Академии Художеств.

Теперь с этим было покончено. Появление в ее жизни Форбса Джеффертона полностью изменило ее.

Она сидела тихая, раздумывая, пока Стефан готовил чай.

Глава 2

Их чаепитие подходило к концу. Стефан выпил две чашки и съел толстый ломоть хлеба с сыром, жадно проглотив его, словно умирал с голоду. И не смотрел на Верону.

Она оглядывала студию, знакомые картины на стенах, большей частью написанные маслом портреты. Немногие карандашные наброски, пришпиленные к стенам. Над камином блестящая пастель головы девочки, выполненная прямо на побелке стены. Верона вспомнила тот день, когда Стефан написал ее, и как она сказала ему, очень серьезно, что когда-нибудь он будет знаменит.

Девушка глянула на стоящий в углу диван-кровать, покрытый куском флорентийской парчи, купленной в момент случайного процветания. Над кроватью висела акварель Вероны. Это была одна из самых удачных ее работ, и девушка подарила ее Стефану на день рождения. С легкой болью Верона вспомнила, что через месяц будет его двадцать девятый день рождения, а ее здесь в этот раз уже не будет. Ей еще не верилось, что после двух лет таких тесных отношений она навсегда расстается со Стефаном.

Около двери стояло радио, маленькое, но хорошее. Стефан любил музыку, и ему нравились симфонические концерты. Верона часто наслаждалась, слушая их вместе с ним.

Сегодня она говорит всему этому прощай. Верона еще не понимала какой пустой станет ее жизнь, ведь в ее будущем существовании с Форбсом почти не будет места для занятий искусством. В то же время в ее старой жизни и, в квартире Стефана, например, было и то, с чем она расставалась без сожаления. Верона так и не могла привыкнуть к грязи – замутненный фонарь, который никогда не чистился, лежащая на полу толстым слоем пыль, грязные рваные коврики. «Уборщица» Стефана нагло пренебрегала своими обязанностями. Не его вина, но это все же создавало тяжелое впечатление. Правда, в спорах с матерью Верона всегда защищала Стефана и ему подобных. «У них нет ни сил, ни денег, ни времени, когда можно было бы скрести и чистить. Они целиком заняты своим искусством», говорила о своих друзьях Верона.

Вдруг, словно прочитав ее мысли, Стефан поставил свою чашку, зажег сигарету и заговорил:

– Извини, что я был такой свиньей, Верона. Мне надо было перед твоим приходом побриться и прибраться в мастерской. Миссис Бертон сегодня утром не приходила. Мне надо найти кого-нибудь другого, она очень недобросовестна.

– Все нормально, Стефан, – довольно мягко проговорила Верона.

– Хочешь еще чаю?

– Нет, спасибо.

Стряхнув пепел на пол, Стефан посмотрел на Верону полными тоски глазами.

– Ну, милая, итак это последняя чашка, которую мы пьем вместе.

Девушка с замешательством посмотрела на него.

– О, Стефан, возможно, что последняя здесь, но полагаю, мы еще не раз выпьем вместе. То есть я хочу сказать, что это вполне возможно в другой обстановке.

– То есть я должен как-нибудь прийти в гарнизон и распить там чашечку чаю? – спросил Стефан с коротким смешком.

Верона вспыхнула:

– Ты не можешь оставить свою иронию? Стефан пожевал нижнюю губу, наклонился вперед и провел пальцами по своим густым жестким волосам.