|
А потому Соломон и говорил в Книге Притчей от лица Премудрости: "Когда Он уготовлял небеса, я была там. Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны, когда утверждал вверху облака, когда укреплял источники бездны, когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его, когда полагал основания земли,-- тогда я была при Нем художницею и была радостию всякий день, веселясь пред лицем Его во все время..."5
О вы, что хуже мертвецов, вы, бегущие от ее дружбы, откройте глаза ваши и глядите: ведь прежде, чем вы были, она любила вас, налаживая и устраивая ваше становление; а после того, как вы были созданы, она, дабы направить вас, пришла к вам, приняв ваше обличье6. И если вы не все можете предстать перед ее очами, почтите ее в ее друзьях и следуйте наставлениям их, как людей, возвещающих волю этой предвечной Вседержительницы,-- не будьте глухи к речам Соломона, который вам об этом твердит, говоря: "Стезя праведных как светило лучезарное, которое более и более светлеет до полного дня"7, следуйте по их стопам, любуясь их деяниями, которые должны быть для вас светочами на путях этой кратчайшей жизни. И на этом можно закончить толкование истинного смысла настоящей канцоны. Поистине последняя строфа, являющаяся заключением, очень легко может быть сведена к буквальному ее толкованию, кроме того места, где я действительно назвал эту госпожу "гордою и злою". При этом надо помнить, что сначала, представляя себе Философию, я видел лишь ее тело, то есть мудрость: "гордая", она мне не улыбалась, поскольку ее доказательств я еще не понимал, и "злая", так как она на меня не глядела, то есть так как я не мог уяснить себе ее доказательств; виноват же во всем этом был я сам. Таков, с учетом буквального толкования, смысл аллегории, содержащейся в заключительной строфе канцоны. После чего настало время закончить настоящий трактат, дабы проследовать дальше. ТРАКТАТ чЕТВЕРТЫЙ КАНЦОНА ТРЕТЬЯ Стихов любви во мне слабеет сила. Их звуки забываю Не потому, что вновь не уповаю Найти певучий строй, Но я затем в молчанье пребываю, Что дама преградила Мою стезю и строгостью смутила Язык привычный мой. Настало время путь избрать иной. Оставлю стиль и сладостный и новый, Которым о любви я говорил. Чтоб я не утаил, В чем благородства вечные основы, Пусть будут рифм оковы Изысканны, отточены, суровы. Богатство -- благородства не причина, А подлая личина. Призвав Амора, песню я сложил. В очах он дамы скрыт; лишь им полна, В саму себя влюбляется она. Того, кто правил царством, знаю мненье: Богатство порождает Издревле знатность, их сопровождает Изящных нравов цвет. Иной же благородство утверждает Не в добром поведенье, А только в прадедов приобретенье - В нем благородства нет! Кто злато мерит древностию лет, Богатство благородством почитая, Тот заблуждается еще сильней. Но в памяти людей Укоренилась эта мысль простая. Так ложных мыслей стая Летит. Себя отменнейшим считая, Вот некто говорит: "Мой дед был славен, Кто знатностью мне равен?" А поглядишь -- так нет его подлей. Для истины давно он глух и слеп; Как мертвеца, его поглотит склеп. И тот, кто молвил, что людей природа Лишь дерево с душою, Всю ложь, идя дорогою кривою, Домыслить не сумел. Ошибку императора не скрою: Неверно, что порода Важней всего, затем богатство рода (Так он сказать хотел). Богатство -- благородства не предел, Не уменьшает и не умножает Его, затем что низменно оно. То примет полотно, Во что себя художник превращает. |
