— Мама, послушай...

— Спокойно, Норман, спокойно. Предоставьте это мне. Поберегите силы для спектакля. А вы, сударыня, — мистер де Трейси, склонив лицо, туманно улыбался темноте, — объясните, почему бы вашему сыну не воспользоваться сурдинкой?

На сцену взлетел вредный мамин голос:

— Да потому что это все увидят!

— Резонно, Норман, старина.

— Никто ничего не увидит, Ивлин, все будут смотреть на короля и принцессу. Он абсолютно эпизодичен.

— Все — безусловно! — будут смотреть на Оливера, мистер Клеймор! И слушать его! Знаете, если у вас такой голос, что вас не расслышать из-за одной-единственной скрипки в самом дальнем углу сцены...

— Единственной скрипки! — пропел мистер Клеймор. — Мальчишка гремит, как целый духовой оркестр!

— Он любезно согласился для вас сыграть, и я не желаю...

— Спокойно, Норман, старина. Сядьте. И вы тоже, Имоджен, моя радость. Сударыня...

— В этой постановке вообще не чувствуется никакого уважения к музыкантам!

Мистер Клеймор стукнул себя по лбу, потом тяжко навалился грудью на стол.

— Я так устал. О Боже! Так устал.

Мы все молчали. Потупясь в смущении, я увидел быстро и широко распахивавшиеся и смыкавшиеся колени мистера де Трейси и испугался, как бы он не рухнул. Я проблеял не очень уверенно:

— Я вот думал... есть такой... фокус, что ли...

Мистер де Трейси, не прерывая улыбки, слегка приоткрыл рот и глубоко запустил в меня свои меченые шары.

— Да-да, мальчуган? Оливер?

— Именно что фокус. Только мне пенс нужен. Лучше старый. Ага, вот этот пойдет. Между грифом и порожком. Понимаете, если я... придется чуть приспустить колки. Значит, если я — вот так. Сую пенс сюда, под струну ля, потом под ре и потом под соль. Так. Потом, конечно, я снова настроюсь. К ми это почти не относится, но ми не очень и нужна для... этой штуки. Вот. Погодите секундочку, я настроюсь.

— Никто ничего не увидит, мистер Клеймор! Надеюсь, вы довольны! И ни один человек вообще не услышит Оливера.

Мистер де Трейси молитвенно смотрел на меня:

— Гений. Истинный гений.

— Так устал. О Боже.

— Ивлин, мне кажется, с Нормана хватит...

— Имоджен, дражайшая, милый друг, скрипка цыгана — это важно. Норман, старина, я вынужден снова вас приструнить. Ну! Еще разок. И потом — мило выпьем. Готовы, Оливер, мой мальчик?

— Мне уже кажется, что это место самое очаровательное на всем белом свете.

Выворачивая голову до упора и практически зарыв ухо между струн, я кое-как ухитрялся производить некоторый писк. Другое ухо таким образом успешно улавливало мистера Клеймора. Два комара. Меня уже начинал затягивать феномен этой призрачной игры, но я не успел еще войти во вкус, как мистер Клеймор вытащил из кармана мешочек и высоко подбросил в моем направлении.

— Вам надо ловить это, мальчуган, — сказал мистер де Трейси, и его обычный голос, мягкий и тихий, громом прогудел среди комарья. — Если упустите, ползать придется.

— Да, сэр. Ну как?

— Дивно. Прелестно.

— Я его совершенно не слышала, — кричала мама из глубины зала. — Ни единой ноты!

Мистер Клеймор сверкнул взором во тьму.

— Это интимная сцена, — пропел он. — Вы еще будете говорить, что и меня не слышали!

Мама весело расхохоталась.

— Ну, честно говоря...

— Ивлин, старина! Идея! Мы же его можем испо-о-ользовать! Чтоб оживить ту большую сцену — перед самым Великим Дуэтом! Помните?

— Да-да, старина.