— А-а! Мисс Долиш! Какие-то неполадки?

Сначала она повернула глаза, потом голову. Плотно стиснутый рот в глубоких бороздах.

— Вы не ушиблись, мисс Долиш?

Вдруг лицо разгладилось и просияло.

— А-а, старина Ктотэм!

— Вам помочь?

— Помочь?

Снова рот сжался, лицо потемнело. Вернулись борозды. Она затрясла головой, медленно, хмуро.

— Нет. Нет, нет, нет.

— Я могу подтолкнуть...

— Нет, нет.

Молочный фургон, подпрыгивая и грохоча, выехал из лесу.

— Может, я...

— Нет.

И все трясла головой, супилась и говорила «нет», будто билась над ускользавшей от решенья задачей.

— Ну, тогда я...

Вдруг тьма рассеялась. Поразительно, жутковато — такая резкость перемены, как в радио с не исправными лампами: звук — вот он, только что был и — р-раз — щелк — ущелкивает куда-то. Взгляд сосредоточился на мне, улыбка открыла золотое сверканье.

— А-а, старина Ктотэм! Что? Девочку высматриваешь в лесу?

Я вспомнил всю историю с Эви Бабакумб и почувствовал, что багрово краснею. И отшатнулся, как мечом обороняясь тростью.

— Ну а как фортепьяно, дитя мое?

— Никак.

— Есть кое-что поинтересней, а?

Я чувствовал, как лоб у меня покрылся испариной...

— Химия, физика. Знаете что? Я сейчас иду в Стилборн. К сожалению, это довольно долго. Может, меня кто-то подбросит. Может, за вами прислать Генри?

Она запрокинула голову и расхохоталась.

— А знаешь, Ктотэм? Он ведь всегда сам возится с моей машиной, бензин накачивает и меняет все эти штуки внутри, ну, как их, не знаю. И сам всегда ее чистит, моет. Наденет спецовку и лезет под нее, как тогда, когда он...

— Так я пришлю его, мисс Долиш. Или мне лучше остаться? Нет? Вы уверены? Вы не боитесь одна тут?..

— Тут, в лесу?

Она снова расхохоталась. Потом, сразу, лицо потемнело, потухли, застыли глаза.

— Мне ничего не грозит. Кому нужна такая старуха? Мне ничего не грозит.

— Я постараюсь поскорей.

Я зашагал по проселку кратчайшим путем к Стилборну. Не доходя до поворота, я оглянулся и помахал, чтоб ее подбодрить, но она не видела меня. Стояла возле машины и смотрела в лес. Добравшись до плавной дуги шоссе, я метров за сто увидел приближающийся драндулет Генри. Я кричал и махал Пружинке, тщась изобразить семафор. Я кричал и махал драндулету. Генри проехал мимо, не заметив меня, в темном двубортном костюме и фетровой шляпе, — проехал мимо, скорбно уставясь вперед сквозь ветровое стекло. Я постоял, пока не увидел, как он притормозил рядом с Пружинкой.

За ужином, когда меня расспрашивали о прогулке, мама была вся внимание. Когда я отчитывался о встрече с Пружинкой, кивала и мрачно усмехалась. Папа глянул на нее сквозь очки.

— Ухудшение.

Я смотрел на него, на нее.

— Ухудшение? О чем ты? В чем дело?

Мама отмахнулась от моего вопроса.

— Я знала, что этим кончится, когда он своего добьется.

— Будет тебе, — сказал папа веско, налегая на пирог с мясом.