— Да, кстати, мама, а как Пружинка? Я в последний раз ее что-то не видел.

Снова повисло молчание. Папа старательно набивал трубку, вплотную приблизя к ней толстые очки.

— Она заболела, — мама выразилась деликатно и сдержанно, — ну, знаешь... Ей пришлось уехать.

Они быстро переглянулись.

— Неприятная история. — Папа сосредоточенно зажигал спичку. — Очень неприятная история.

Мама прихлопнула рот кружевным платочком.

— Бедняжка, — сказала она.

Молчанье тянулось, сгущалось. Да и что тут скажешь?

И однако мне суждено было еще раз увидеть Пружинку, правда уже через много лет. Наступила война, потом мир. И вот после долгих мирных лет я поехал с семьей — уговаривать маму не жить одной во флигеле, а перебраться к нам. Но ни мне, ни жене не удавалось сладить с ее истериками и слезами. Я чувствовал, как тяжело это детям, и старался ее успокоить.

— Все эти кошки, — сказала мама, утирая глаза. — Ты же знаешь, я не выношу кошек.

— Ну, не обращай внимания.

— Тебе легко говорить. Нет, надо ей сказать. Столько их развела. Всю ночь торчит на улице: «Кис-кис-кис, поди сюда, к мамочке! А где молочко?..» Я глаз не смыкаю...

— Кто это развел столько кошек, мама?

— Она. Мисс Долиш, — рассердилась мама. — Просто сил нет терпеть эту женщину.

— Пружинка!

— Поди скажи ей насчет кошек, Оливер! Я просто больше не могу!

— Пружинка! Так она вернулась? Я думал... я думал, она...

— Конечно вернулась. Давно уже. Ты бы сказал ей, Оливер.

— Но мы же уезжаем буквально на днях...

Мама разразилась слезами.

— Нет, ты должен с ней поговорить! Отца не успели похоронить... Все вокруг ими кишит! А если они сюда повадятся...

Я потрепал ее по плечу — неуклюже и так похоже на папу, что поскорей отдернул руку.

— Ладно, мама. Я пойду с ней поговорю.

— И вообще. Ты же всегда так...

— Знаю, мамочка, милая. Я ее обожаю.

Я вышел и стоял на Площади, собираясь с духом. Марк обстреливал из пулемета Софи, занятую разбрасыванием маргариток и не обращавшую на него никакого внимания. Но при виде меня они бегом бросились ко мне. Я обоих взял за руки и прошел к двери рядом с эркером. Она была открыта, мы вошли и стояли в прихожей. Я постучал в дверь музыкальной комнаты и не дождался ответа. Но дверь во двор тоже была открыта. Мы вошли туда, и я жадно глотнул вольного воздуха. Из-за кошек, попугайчиков и канареек и без того затхлый дом провонял уж совсем невозможно. Злонамеренного вида котяра скользнул мимо нас в дом, и сразу же я услышал шипенье и шерстистое шмяканье битвы.

Пружинка медленно брела по садовой тропе, она казалась шире, чем эта тропа, — стала совсем квадратная. Вельветовая шляпа по-прежнему кренилась на жидких волосах, галстук надвое рассек необозримый простор. Остановилась в двух шагах и разглядывала нас, всех троих.

— Здравствуйте, мисс Долиш. Вы меня не узнаете?

— Старина Ктотэм. Твои?

— Да, это Марк, это Софи. Ну как вы, мисс Долиш?

— Пойдем в дом.

И пошла в прихожую. Мы двинулись следом, дети жались ко мне. Меня уже точило, что зря я это затеял. Пружинка уставилась на попугайчика, который не обращал на нее внимания, занятый собственным обольстительным образом в зеркале. Она причмокнула:

— Тце-тце-тце!

— Марк, Господи Боже, детка! При всех! Беги скорей домой.