— Мисс Бертилла Элвинстон? — спросил он. — Так-так, мисс, номер вашей каюты тридцать семь, она одноместная. Стюард проводит вас.

Стюард выступил вперед, взял у Бертиллы ее небольшую дорожную сумку и повел девушку по узкому, с низким потолком коридору.

— У меня еще есть багаж, он остался в поезде, — сказала Бертилла.

— Его доставят на борт, мисс, — сообщил стюард и открыл дверь каюты со словами: — Вот ваша каюта, мисс, надеюсь, вы найдете здесь все, что вам требуется.

Каюта, как показалось Бертилле, была чуть побольше маленького шкафа.

Она вспомнила, что Чарлз Диккенс, впервые в жизни поднявшись в 1842 году на борт корабля, охарактеризовал свою каюту как «чудовищно несообразный ящик».

Но Бертилла, обрадовавшись тому, что ей не придется делить помещение с какой-нибудь чужой женщиной, настроена была отнюдь не критически.

Из мебели в тесной каюте были только койка и небольшой комод. Один угол отгорожен занавеской, там можно повесить платья. Там же находился и таз для умывания, его можно было водрузить на нечто вроде туалетного столика, а потом вылить воду в специальный слив.

Все это ничуть не напоминало роскошь, которой, в соответствии с рекламной брошюрой, следовало бы ожидать от «Коромандела». Впрочем, подумала Бертилла, может быть, изображенные в ней салон-столовая с креслами и пальмами в кадках, большие комфортабельные каюты, орган в картинной галерее, комната для карточных игр и особая каюта, где можно написать письмо, — все это есть в первом классе.

«Не важно, — утешала она себя, — зато здесь я предоставлена самой себе».

И все же она не могла избавиться от ощущения, что ее каюта напоминает камеру узника, которого перевозят из одной части света в другую, не справляясь о его желаниях.

Эта мысль подействовала на девушку так угнетающе, что она решила подняться на палубу и понаблюдать за отплытием.

Ей рассказывали, что это веселая и бодрящая картина: играет оркестр, с набережной на борт и обратно бросают ленты серпантина, а провожающие выкрикивают добрые пожелания отплывающим в долгий путь.

Но, выйдя на палубу, Бертилла убедилась, что в такую ненастную погоду желающих попрощаться набралось немного.

По набережной двигались главным образом грузчики, все еще переправлявшие на борт багаж и грузы.

По трапу первого класса поднимались запоздалые пассажиры, которые прибыли сюда в последнюю минуту, чтобы избежать толчеи.

Было среди них несколько леди, закутанных в меха и под зонтиками; выглядели они столь же элегантно и держались с таким же достоинством, как мать Бертиллы, когда она куда-нибудь отправлялась.

Этих леди, как правило, сопровождали джентльмены в клетчатых пальто из шотландки, в шляпах или котелках, которые им из-за сильного ветра приходилось придерживать рукой.

Были там и дети в сопровождении одетых в униформу нянь.

Трап уже собирались поднимать, когда Бертилла увидела на набережной мужчину, выступающего с каким-то особенным благородством, — и узнала его.

Бертилла вдруг почувствовала, что сердце у нее сильно забилось.

Широкие плечи, красивое лицо — ни с кем невозможно было спутать человека, который помог ей на станции и довез ее до дома в своем бруме.

«Это же лорд Сэйр! — сказала она себе. — И он отплывает на „Короманделе“.

Она увидела, как лорд Сэйр поднялся по трапу, а потом прошел еще вверх на палубу первого класса.

«Я его больше не встречу и даже не увижу».

И тем не менее Бертилла обрадовалась, что на борту есть хотя бы один человек, которого она видела раньше, имя которого знала и который все же принадлежал к ее кругу.

На сердце у нее немного полегчало.