Что, однако, анализировать предпочтительнее: романы — в них сгусток философского осмысления жизни… газетное перо — оно электризуется токами общественного мнения, злобой дня и требованиями-пожеланиями редакций, что совокупно порождает неизбежное чувство самоцензуры? Читаю признания (оправдания?) Б. Пастернака, как смог появиться его поэтический цикл во славу Сталина: «Искренняя попытка жить думами времени и ему в тон» (Б. Пастернак. Собр. соч., т. 2. М., 1989, с. 620).

Какой бы ни была степень доверия к художественному или к журналистскому творчеству, ради объективности обратим свое внимание к обоим.

Романы… «Тихий Дон» — для многих, как проверял, полная неожиданность, что он без имени Сталина. Поразительнейший факт! Напомню, в каком историческом и политическом контексте вешенец отказался увековечивать вождя в своей эпопее. Вешенское восстание и оборона Царицына, столь стратегически важная для судьбы революции, соседствуют и по времени, и окровавленными степями. Сталин по заданию Ленина один из организаторов обороны — и не случайно награжден орденом. К моменту работы писателя над томом, где стал описывать Вешенское восстание, и город уже наречен в честь вождя, и отпраздновано в невиданном размахе 50-летие Сталина, и по юбилейно-подхалимскому почину «красного маршала» Ворошилова (статья и брошюра) он отныне непререкаемый «гениальный организатор обороны» и вообще «гений военного искусства». «Поднятая целина» — и здесь невероятное: Сталин не персонифицируется в контексте агитпроповского понятия «сталинская коллективизация» ни портретом, ни сюжетными сценами. Его имя фигурирует только со строго «служебными целями»: как автор статьи «Головокружение от успехов» или в главе позиционно-противопоставнического спора, как вести коллективизацию — по Ленину или по Сталину. «Они сражались за Родину» — генералиссимус без никаких восхвалений; больше того, он в эпицентре страстных споров об ответственности за репрессии.

Газетные строки… Ю. Мурин печатает одно небольшое, но, оказывается, многоважное письмо, что, однако, выявляется, если его должным образом откомментировать. Оно написано за несколько дней до 60-летия вождя. Так и подталкивает воскликнуть: подхалимское, ибо в нем и в самом деле и о юбилее, и о статье к этому юбилею. Однако почему статья закомуфлирована словом «статейка», а главное — отчего опасение, что «Правда» ее не напечатает? Нет, не втискивается Шолохов в прокрустово ложе предвзятых оценок ни былых агитпропщиков, ни нынешних политконьюнктурщиков. Уже в первой строке статьи зачин к острой схватке со Сталиным: «В 1933 году… под видом борьбы с саботажем… весь хлеб, в том числе выданный авансом, был изъят… начался голод». Это ответ письму Сталина с датой 6 мая 1933 года. Сталин в нем для начала сформулировал приговор вешенцу за политическую неразборчивость, за политический объективизм — страшное обвинение: «Я поблагодарил Вас за письма, так как они вскрывают болячку нашей партийно-совет. работы… Но это не значит, что я во всем согласен с Вами. Вы видите одну сторону… Ваши письма не беллетристика, а типичная политика…» Далее приступил к жестокому уроку политграмоты — он мог стать обоснованием к пресловуто-жуткой статье «58» Уголовного кодекса (для тех, кто проходил в качестве» контрреволюционера»): «Хлеборобы Вашего района (и не только Вашего района) проводили «итальянку» (саботаж)… по сути, вели «тихую войну» с Советской властью. Войну на измор…» Вот же какова юбилейная «статейка»! Но Шолохов отважен не только защитой «саботажников».