Друг мой, Вы спрашиваете меня, чего я желаю, о чем просить? И говорите тоже, что меня могут перевести в Россию. Но, друг мой: милость нашего ангела-царя бесконечна, и я знаю, что я, даже и не служа, через год, через два и без того буду возвращен окончательно. Перевод же в армию еще тем худ, что я во всяком случае плохой офицер, хоть бы по здоровью. А надо будет служить. Если б я желал возвратиться в Россию, так это единственно для того, чтоб обнять родных и повидаться с докторами, знающими, и узнать, что у меня за болезнь (эпилепсия), что за припадки, которые всё еще повторяются и от которых каждый раз тупеет моя память и все мои способности и от которых боюсь впоследствии сойти с ума. Какой я офицер? Если б меня выпустили в отставку - хоть бы оставя здесь на время - вот всё мое желание. Я бы добыл себе денег на существование. Здесь я бы не пропал. К тому же она (главное она), и потому напишите мне положительно (по возможности): во-1-х) могу ли я, в очень скором времени, по слабости здоровья подать в отставку (прося на всякий случай возвращения в Россию, для совета с докторами?) и 2) могу ли я печатать - вопрос для меня самый главный, о котором Вы ничего не пишете в своем письме. Но ведь это средство к существованию моему и карьере, потому что я уверен в себе и надеюсь быть известным и составить себе значение, участь, обратить на себя внимание, наконец. И потому прошу Вас, напишите мне утвердительно: если бы я послал напечатать что-нибудь, в скором времени, под своим именем (или псевдонимом), - будет ли напечатано? Ради бога, друг мой, бесценный брат мой, не оставьте меня, не забудьте меня и напишите мне об этом если возможно, скорее и утвердительнее. Впрочем, положительнее буду писать о том, чего намерен добиваться после поездки; ибо многое решится в эту поездку. А теперь, покамест, отвечайте мне на эти два вопроса.

Так Вы познакомились с Гончаровым? Как он Вам понравился? Джентльмен из "Соединенного общества", где он членом, с душою чиновника, без идей и с глазами вареной рыбы, которого бог будто на смех одарил блестящим талантом.

Как жаль мне, что Вы не сошлись близко с моим братом. Это превосходнейший человек, и, право, Вы бы не имели никого подле себя, кто бы Вас любил горячее его. Прилагаю к нему письмо. Ради бога, передайте поскорее, не задержите письмо. Пишу к Вам наскоро, ибо о многом не могу писать положительно; повторяю, следующее письмо будет ровнее и обстоятельнее.

О Ваших вещах и книгах ничего не могу Вам сказать. У Степанова нет ничего, он мне сам говорил. (Ни самовара, ни кастрюль.) Я видел летом 4 ящика, которые Демчинский отправил к Остермейеру. Степанов говорит, что Вы ему ничего не оставили. Демчинский говорит, что не знает, что в ящиках. Обо всем узнаю в Барнауле, и о книгах, и всё постараюсь исполнить, о чем Вы просите. Если мне выдадут Ваш чемодан (который Вы мне дарите), то я возьму, благодарю Вас, друг мой, Вы без конца обо мне думаете.

Благодарю Вас бесконечно за обещанье обмундировать меня. Но я, по возможности, обмундировался здесь (в долг и кое-как). Мне очень жаль, что я не мог предуведомить Вас раньше; ибо Вы, может быть, выслали уже всё! Но (2) мне совестно, что Вы на меня много истратили. Но от каски, полусабли и шарфа не откажусь, даже буду просить; ибо здесь этого (особенно каски) не достанешь.

О новостях здешних ничего не пишу. Здесь всё то же, и все те же (напишу после). Я довольно короток с Демчинским (он мне много помогает насчет поездок, ибо сам мне сопутствует, имея делишки сердца в Змиеве). Ради бога, не подумайте, чтоб он мне Вас заменил, Вы знаете, что это за человек? Но он ужасно предан мне (не знаю отчего), а я не могу не быть благодарным. За что он Вас не совсем любит? Впрочем, всё это у него делается по вдохновению какому-то: Обух в Верном.