Слишком много у Вас говорится о волшебных странах и волшебстве, чрезмерно часто, на мой вкус, упоминаются нервы и сердечные струны, избыток отчаянья, а также таинственных побуждений в груди, которые лучше бы там и оставались. Поэту не следует вечно толковать о своем недовольстве жизнью и внушать другим, что они должны быть недовольны ею. Предоставьте Байрону его мрачное величие, а сами стремитесь услышать:

В деревьях - речь, в ручье журчащем - книги,

В камнях - науку, и во всем - добро *.

В "Последнем сне молодого художника" очень меня порадовало начало; бег времени и наступление утра изображены очень красиво; описание комнаты и всей ее будничной обстановки произвело на меня большое впечатление. Но право же, в конце поэмы Вы совсем извратили его истинную цель и смысл. Если б у Вас портрет оказался источником утешения для умирающего, залогом будущей встречи на небе, если бы Ваш герой умирал как бы в присутствии ангела, им самим сотворенного, ангела, который навевал бы ему сладостные грезы, и умирающему казалось бы, что та, с которой списан портрет, сидит возле его ложа, озаряя темную дорогу Смерти, и если бы он простер к ней руку для последнего пожатия и тихо безмятежно опочил, - вот тогда, если бы Вы все это изобразили, получилась бы картина трогательная и чувствительная. Когда же Вы изображаете, как он борется со всеми ужасами, сопровождающими Смерть, вопит о злых духах и летучих мышах, когда глаза у него лезут на лоб, а из горла вырывается предсмертный клекот - то получается просто омерзительный, страшный конец. Тут нет ни красоты, ни морали, ничего, кроме отталкивающего и неприятного впечатления. Если бы он был героем эпической поэмы в семидесяти книгах, в каждой строке которой он выступал бы как существо более демоническое, чем сам Люцифер, Вы вряд ли могли бы его наказать более страшной кончиной. Я очень хотел бы, чтобы Вы переделали эту вещь заново, в том духе, в каком я говорю. И тогда я с удовольствием еще раз просмотрю ее.

В "Увядших листьях", по-моему, начало прелестно. Дальше похуже, а конец несколько приближается (не но манере, а по смыслу) к известной песне мистера Ловера, основанной на ирландском предании. Она называется, если не ошибаюсь, "Трилистник с четырьмя листками". Ода к луне - очень хороша. Свое суждение о Ваших способностях я должен был составить на основании того немногого, что Вы мне показали.

Вот Вам, в кратких словах, мой совет. Я не думаю, чтобы Вам удалось найти издателя для сборника Ваших произведений, разве что Вы отпечатаете его за свой счет; но даже если бы у Вас были на это средства, то очень скоро если только в Вас есть что-то настоящее - придет время, когда Вы от души раскаетесь, что поторопились печататься. Так, как пишете Вы, пишут многие, а иные пишут и получше. И если Вы надеетесь обогнать их или занять какое бы то ни было место в рядах поборников Славы, то уверяю Вас, от того, что Вы запрете эти излияния в стол, Ваше продвижение вперед не замедлится ничуть. Вместе с тем я не вижу причин, почему бы Вам не послать какую-нибудь небольшую вещь - "Художника", скажем, но только не в теперешнем его состоянии - в такой журнал, как "Блэквудс", и я не вижу причин, - помимо тех, что существуют всегда, - по которым бы его там могли не принять и не напечатать. Если соберетесь, непременно перепишите стихи простым, незатейливым почерком и на достаточно большом листе бумаги, чтобы они все на нем уместились - иначе никто читать не станет. И не пишите редактору, кто Вы, ибо ему до этого мало дела, а публике и того меньше.

Я не берусь сказать на основании тех образцов, какие Вы представили, считаю ли я, что Вы когда-либо сделаетесь великим человеком, и оделил ли Вас бог качествами, необходимыми, чтобы стать таковым. Многие на моем месте почли бы за священный долг отговорить Вас от вступления на зыбкое поприще Поэзии, по я не стану, - во-первых, оттого, что знаю, что Вы все равно меня не послушаете, а во-вторых, - откуда мне знать, может быть, оно принадлежит Вам по праву? Поэтому я ограничиваюсь замечаниями, которые приходят мне в голову, когда я читаю Ваши сочинения, и указываю Вам путь, какой Вам лучше всего избрать, - тот путь, по которому я следовал сам, когда мне был двадцать один год, путь, который обычно избирает большинство писателей, еще не достигнувших известности и не испытавших еще своих сил.