|
Я сам по нескольким часам останавливаюсь и слушаю его, и никогда не слышал я, чтобы пастырь так глубоко, с таким убеждением, с такою мудростью и простотою говорил. Твердость, терпение и неколебимая надежда на бога. Вот что мы должны теперь избрать святым девизом нашим, дражайшая маминька! Теперь-то мы должны показать, что мы христиане и что бедствия ничто над нами и не властны поколебать нас. Нам грозит крайность. Это значит — нас бог вызывает на битву. Он хочет поглядеть на нас, как мы пройдем по этому пути, и справедливо ли то, что мы говорили до сих пор, будто мы веруем в него и на него возлагаем надежду. — Итак, вы видите, маминька, что здесь-то мы должны показать присутствие духа. Это экзамен, на котором мы должны показать, что мы извлекли из всей жизни и как учились его святой науке. Итак, до свиданья, дражайшая маминька, ибо я всё уверен, что вы приедете в Москву к нам, покамест зимняя дорога и можно еще совершить легко путь сюда и обратно. — Сестры хотели тоже приписать вам.
Нежно любящий вас сын     Николай. Если только есть возможность, то сготовляйтесь скорее в дорогу, чтобы не утерять времени, так чтобы и назад возвратиться по зимнему пути. Бедненькие сестры хотели бы очень вас увидеть.
Погодину М. П., январь 1840
Жуковский достал для меня денег 4000. Я просил его, чтобы передал он тебе, и ты уже привез бы их ко мне. Итак, я имею надежду ехать скорее в Рим и сколько-нибудь развязаться с моими обстоятельствами. — Мне бы хотелось теперь же послать сколько-нибудь домой; но не знаю, как это сделать. Теперь у меня под рукой нигде не имеется в виду достать. Отправь, пожалуйста, скорее это письмецо Жуковскому. — Сколько тебе нужно возьми из этой суммы на свои надобности. Твой Г. Обнимаю тебя, душа, и жду с нетерпением известий о тебе. <Адрес:> Миха<и>л<у> Петровичу Погодину.
Жуковскому В. А., январь — февраль 1840
Я получил ваше письмо, в нем же радостная весть моего освобождения. — Рим мой! Употреблю все силы, всё, что в состоянии еще подвигнуться моею волею. А о благодарности нечего и говорить: вы понимаете, как она должна быть сильна. — Что я употреблю всё, вы этому должны поверить потому, что я для этого живу и существую, и, даст бог, выплачу мой долг. Деньги отправьте или с Тургеневым, или еще лучше передайте Погодину, который теперь в Петербурге и который мне их передаст и привезет. У ваших теперь не случилось. — Обнимаю вас несчетно, мой избавитель! Ваш Гоголь. <Адрес:> Его превосходительству Василию Андреевичу Жуковскому. От Гоголя.
Плетневу П. А., 7 марта 1840
С убедительною к вам просьбою, Петр Александрович! Мне не выдают пашпорта без форменного свидетельства о моем звании. А где делся выданный мне когда-то из Университета документ, не могу никаким образом придумать. Ради бога, вытребуйте мне университетское свидетельство и пришлите скорее. За ним остановка. Я бы давно уже был на дороге в Рим. Сижу здесь совершенно даром. Сделайте милость. На всякой случай посылаю прошение. Целую и обнимаю вас. Ваш Гоголь.
Белозерскому Н. Д., 12 апреля 1840
Благодарю вас, добрый друг мой Николай Данилович, за ваше письмо. Я его вовсе не ожидал. Об вас я нигде не мог узнать, что вы и где вы? Словом, ваше письмо меня обрадовало. Всё в нем относившееся до вас было прочтено с участием; но в этом вы не сомневаетесь. Благодарю вас также за выписку о раздаче земель. Мне бы очень хотелось обнять вас, но нет для этого мне возможности. Через две недели я еду. Здоровье мое и я сам уже не гожусь для здешнего климата, а главное — моя бедная душа: ей нет здесь приюта, или, лучше сказать, для ней нет такого приюта здесь, куда бы не доходили до нее волненья. |
