<Адрес:> à Moscou (en Russie). Профессору импер. Московск. университета Михаилу Петровичу Погодину. В Москве, в Университет.

Григоровичу В. И., 7 января 1841

Милостивый государь Василий Иванович.

Я давно уже слышал об избрании меня в члены-корреспонденты общества поощрения художеств, но, не имея официальной о сем бумаги, не мог изъявить письменно моей благодарности. Теперь только доставили мне из здешнего посольства залежавший<ся> там пакет на мое имя, содержащий бумагу об избрании меня в члены-корреспонденты. Вследствие чего обращаюсь с убедительнейшею просьбою к вам: передать обществу мою искреннейшую благодарность за внимание, мне оказанное, а вместе с тем и сожаление, видя невозможность участвовать в его похвальных занятиях по трем важным причинам. Во-первых, по причине, что предмет занятий для меня чужд и вовсе посторонен, во-вторых, по причине совершенного расстройства моего здоровья и неимения времени и, в-третьих, по причине моего отъезда из Рима — обстоятельство, разрушающее само собою значение корреспондента. И потому прошу вас изгладить мое имя, попавшее незаконно в ряды почтенных поощрителей. Будучи твердо уверен, что общество по благородству мыслей свои<х> не припишет отказ мой чему-нибудь дурному. С совершенным почтением и такою же преданностью остаюсь

вашим покорнейшим слугою    

Николай Гоголь. Рим. Генваря 7.

1841.

Раевской П. И., конец 1840 — январь 1841

Почти дрожала рука моя от радости, когда я, распечатавши письмо, увидел подписанное ваше имя. Я не ожидал от вас письма. Благодарю вас за него от всей души. — Благодарить же за всё прочее вы сами знаете, что у меня не станет сил. Вы упоминаете в вашем письме как будто бы даже с видом некоторым сожаления, что Лиза живет в уединении и что Лизе это может быть не так весело. А я, напротив, вижу из ее писем, что ей слишком весело, и, признаюсь, это даже страшит меня. Мне бы хотелось, чтобы сначала несколько горечей приметалось в ее жизни и чтобы потом не слишком уже тяжелою и трудною показалась жизнь ее, и не представлялось бы потом это время как что-то имеющее вид вечно-утраченного блаженства. В будущности есть много грозящего для ней, но бог милостив. — По крайней мере те качества, то воспитание, я разумею воспитание души, перед которым всё прочее вздор, так это воспитание, которое приобретает она, поживши с вами, в вашем прекрасном обществе и семействе, и успехи которого уже я вижу из ее писем, будет твердым сопутником вперед. Она добра, в характере есть сила, она даже не так глупа. Хотя — имеет с первого раза в себе что-то недоступное, не говорящее об этом. Одно из писем ее меня сильно тронуло. Оно было наполнено жалобами и упреками самой себя на свое бессилие и неумение ничем выказать, что она вас любит и что ваши ласки падают не на бесчувственный камень. В самом деле ее положение, точно, несколько затруднительно и, признаюсь, я сам… мне бы тоже было доступно подобное чувство. Это мно<го> ее связывает и заставляет слишком глядеть робко и мешает ей даже как следует развернуться. Я буду вас просить, потому <что> уверен твердо, что вы не откажете и что вам приятно делать добро, сделать кое-что. Вы дайте ей заметить, что она вам нужна, что вы не можете иногда обойтись без нее, если заболеет ваша девушка, которая вас убирает, или если вы имеете какие-нибудь приказания, позовите Лизу, поручите ей помочь себе одеться. Эти услуги такого рода, которые мы можем только поручить или слуге, или разве тому, который <нрзб> другой мы сами короче, которого у нас не может быть. Словом, выдумаете такое, которое вам точно нужно, необходимо. Тогда вы увидите, что Лиза будет другою. Она будет глядеть вам смелее в глаза, будет развязнее, и вы даже увидите, что она вовсе не глупа.