|
До Мальты я в силу-силу добрался. Ни одна душа на всем корабле не страдала, а между тем время было, кажется, и не совсем бурное. Если бы еще такого адского состоянья были одни сутки, меня бы не было на свете. Из письма графини Анны Егоров<ны> Толстой к своему мужу я узнал, что Александра Осиповна теперь с вами и всё еще продолжает страдать и болеть нервами. Скажите, что я <о> ней думаю ежедневно и буду просить всех людей, умеющих молиться, о ней помолиться. Скажите ей, чтобы она хоть сколько-нибудь строчек мне написала, адресуя всё в Константинополь, на имя нашего посольства. Затем приношу вам благодарность всем, как вам самим, так и всему вашему роду и племени графов Вьельгорских, за вашу дружбу ко мне и приязнь, за ваши милые, добрые души, и да сохранит вас бог всех целых и невредимых, а Софью Михайловну поцелуйте за меня от всей моей души.
Скажите всем моим приятелям, кто будет так добр и захочет писать ко мне, чтобы все письма адресовали в Константинополь. Прощайте. Весь ваш Н. Г. На обороте: S.-Pétersbourg. Russie. Ее сиятельству графине Анне Миха<й>ловне Вьельгорской. С. Петербург. На Миха<й>ловской площади, у Михайловского дворца. В доме графа Вьельгорского.
Шевыреву С. П., 23 января (н. ст.) 1848
Я всё ожидал, не будет ли от кого-нибудь из вас мне писем, и не дождался. От тебя, мой милый (и более всех прочих исправный и великодушный друг), мне бы, право, уже следовало иметь ответ хотя на одно из моих трех довольно длинных писем. Но, может быть, гадкие италианские почты, в эту минуту политической бестолковщины обестолковели еще более обыкновенного. Письма друзей и близких в это время мне были нужны уже затем, чтобы видеть, не осталось ли у кого чего-нибудь в душе противу меня. Что касается до меня, то говорю тебе искренно и, пожалуста, передай это от меня всем, как близким друзьям, так и просто знакомым, что никакого неудовольствия ни против кого не питаю, что, напротив, рассмотря себя даже построже, вижу (так, по крайней мере, мне кажется), что любви у меня прибавилось скорее, чем убавилось, что, наконец, обвинять не могу никого, даже и тех, которых бы, может быть, прежде в чем-нибудь обвинял, потому что виной всему сам, и на какую сторону ни переворочу дело, всё вижу, что сам подал повод питать неудовольствие противу себя и ввел, стало быть, в грех других людей. Обними, пожалуста, покрепче всех любящих меня и поблагодари крепко за любовь. Прочих проси простить. Как бы то ни было, но нужно прощать всё тому человеку, который отправляется в дальний путь затем только, чтобы помолиться. Что тут помышлять о современных и тому подобных всяких вопросах? Без этого прощенья как я помолюсь, и без того не умеющий молиться? Как растопить мне мою душу, холодную, черствую, не умеющую отделиться от земных, себялюбивых, низких помышлений и даже от тех недостатков, которые видит она сама и которых сама ненавидит? Поблагодари, пожалуста, добрую Надежду Николаевну за то, что она не оставляла меня во всё это время и писала ко мне беспрестанно, несмотря на то, что отвечаю ли я или не отвечаю на письма. Передай ей при сем записочку. Проси всех и особенно доброго Сергея Тимофеевича, совокупно с Конст<антином> Серге<евичем> и всем семейством, писать ко мне в Константинополь, или просто на имя Титова, или же на имя советника посольства, моего соученика и однокашника, Халчинского Ивана Дмитриевича. Милого Погодина проси также: скажи ему, что мне будет особенно приятно получить от него письмецо. Затем бог да хранит тебя со всеми твоими цело и здраво как в душевном, так и в телесном здравии. В Мальте я остаюсь немного дней, только затем, чтобы дождаться парохода, идущего в Александрию. Морская болезнь измучила меня сильно. Это для меня зло, которого я боюсь больше всего в моем путешествии. Еще не было сильной бури, а уже меня привело в такое состояние беспрерывной рвотой всякие десять минут, что я походил скорей на умирающего, чем на сохраняющего в себе залог жизни. |
