О какой это грустной сцене Вы пишете? Итак, Вам нельзя даже заметить, что плохо продержана корректура? Это Вы называете грустной сценою? Что же касается до г-на Дьяконова, то знайте, что отдал я г-ну Дьяконову 10 руб. единственно из сожаления, что труд его пропадает даром. О г-не Дьяконове, до прихода его за деньгами, я не имел ни малейшего понятия, равно как и о том, что он когда-то работал в журнале. Типография меня ни о чем не предуведомила. Напротив, негодяй корректор Беляев получил с меня все деньги, следуемые за корректуру, о чем есть и его расписка; он же должен был заплатить и г-ну Дьяконову, а не я. В счеты между частными людьми я не вхожу. Отдал же я Дьяконову, уже ввечеру того дня, когда он приходил за деньгами, отдал из своего кармана, поняв, что пьянчужка Беляев его обманет и ему не заплатит; выдал же другой раз.

236. Н. БУДАЕВСКОМУ

2-я редакция

Милостивый государь,

Ошибки быть ни малейшей не могло; напротив, Вы странным образом ошиблись, найдя нужным справляться в типографии: что получает корректор? Не типография хозяин журнала, я плачу корректору с листа рубль серебром и более не желаю платить. Я уверен, что найду много хороших корректоров за эту цену. Другое дело, если б Вы еще до смерти брата были взяты в журнал корректором. Тогда бы я мог сообразоваться с прежнею платою. Взял же Вас корректором я и потому Вы от меня получаете плату, а не из типографии.

Всё Ваше письмо проникнуто обидной для меня мыслию, что я утаил Ваши деньги. Милостивый государь, я пользуюсь с журнала менее чем Вы и работаю в нем только для сирот моего брата не закончено ]

237. M. В. РОДЕВИЧУ

Июль - август 1864. Петербург Черновое

Милостивый государь г-н Родевич,

Паша, по неопытности, показал мне Ваше письмо к нему, основываясь на том, что Вы просили его передать мне это письмо. Он был в негодовании, потому что Вы, вообще, оставили в нем неприятное впечатление. Вот почему я и стараюсь, чтобы всё, совершенно всё, было между Вами и им покончено, потому что сам боюсь этих напоминаний вследствие пагубного влияния, которое Вы на него имели как учитель и воспитатель.

Отношения наши зашли слишком далеко. Я не могу унизить себя до таких грубых писем в препинаниях (1) с Вами и потому, чтоб покончить раз навсегда, предпочитаю высказать Вам всё - всё, что до сих пор деликатность не давала мне Вам высказать, несмотря на то, что я имел на это полное право.

Уезжая за границу прошлого года, я сделал чрезвычайную ошибку, доверив Вам Пашу. (2) Вы наняли с ним общую квартиру, обязались его учить и - так как я оставил его при Вас - руководить его и как воспитатель. Письмо, написанное мне Вами за границу о Паше, утвердило меня в мыслях, что Вы вполне и добросовестно взяли на себя должность (3) воспитателя. Притом, при прощании, Вы мне обещали многое лично. Я читал Ваши статьи о разных гуманных предметах и (4) виноват был только в том, что поверил в дело, тогда как это всё были только слова в гуманном мундире новейших времен. Возвратясь, я узнал, что Вы вели себя не как воспитатель, не как наставник, а беспорядочно и в отношении к своему ученику - безнравственно. Денег моих пошло на Вас куча; возвратясь сюда, я заплатил многое еще, за вычетом, разумеется, у Вас из уроков.

Но Вы скоро и весьма беспорядочно истратили прежде выданные мною Вам деньги. Имею право так говорить, потому что Вы отсылали Вашего воспитанника обедать к его тетке, не выдавали ему много раз денег (что всё записано и письма Ваши целы); заставляли мальчика смотреть весь этот беспорядок, и в молодую душу его поселяли цинизм и хаос. Вы посылали его закладывать по лавкам свои часы, чтоб добыть денег, стыдясь, вероятно, идти закладывать сами, и это учитель воспитанника! Вы посылали его с Вашими статьями по разным редакциям, выставляя моему сыну (обеспеченному мною вполне), что если он добудет денег из редакций, то тогда может взять себе на обед.