Набрали порядочно. Впрочем, если так рассказывать, не доберешься никак до дела. В Казани мы засели. Осталось 120 руб. серебром, что очевидно было мало, чтоб доехать до Твери. Еще из Семипалатинска я писал брату, чтоб выслал мне 200 руб. в Казань, на почту, впредь до востребования. Мы решились ждать денег и стали в хорошем номере в гостинице. Дороговизна нестерпимая. Ждали 10 дней, стоило до 50 руб. Я уже абонировался читать в библиотеке казанской книги, а между тем не знал, что делать. Но брат получил письмо непростительно поздно и наконец прислал 200 руб. Тотчас поехали. Приехали в Нижний, прямо в развал ярмарки; приехали ночью и часа два скитались по городу, останавливаясь у всех гостиниц; везде полно. Наконец-то сыскали что-то вроде конуры и тому были рады. На другой день съездили к Анненкову (тобольскому ссыльному; он в Нижнем теперь советником). Но он был в отпуске, а все семейство в деревне. Я тотчас же отправился смотреть ярмарку. Ну, Артемий Иванович, - впечатление сильное! Скитался я часа два-три и видел разве только краюшек. Обозревать всё это надо месяц. Но все-таки эффект значительный. Даже уж слишком эффектно. Недаром идет слава. В тот же день выехали из Нижнего на Владимир. Во Владимире видел Хоментовского; он там начальником провиантской комиссии. Человек превосходнейший, благороднейший, - но погибает сам от себя. Вы понимаете: питейное. Окружен он бог знает каким людом, не стоящим его. Был у нас, рассказывал свои приключения за границей и рассказывал прекрасно. Подпили мы в этот вечер порядочно. Наконец тронулись из Владимира. Всего ближе было ехать на Москву; но, во-первых, в Москву мне запрещено было въезжать формально. А во-вторых, приехать в Москву, увидать сестер и не прожить в Москве недели было невозможно. Могли выйти хлопоты, я и решил, но не на Ярославль, как рассчитывал по маршруту в Семипалатинске, а на Сергиевскую лавру (60 верст от Москвы) и, прорезав Московскую губернию, въехать в Тверскую. Решился, да и закаялся. Большой дороги нет; ямщики вольные, и на 150 верстах содрали с меня втрое более, чем на казенных прогонах. Но зато Сергиев монастырь вознаградил нас вполне. 23 года я в нем не был. Что за архитектура, какие памятники, византийские залы, церкви! Ризница привела нас в изумление. В ризнице жемчуг (великолепнейший) меряют четвериками, изумруды в треть вершка, алмазы по полумиллиону штука. Одежды нескольких веков, работы собственноручные русских цариц и царевен, домашние одежды Ивана Грозного, монеты, старые книги, всевозможные редкости - не вышел бы оттуда. Наконец, после долгих странствий, прибыли в Тверь, остановились в гостинице, цены непомерные. Надо нанять квартиру. Квартир много, но с мебелью ни одной, а мебель мне покупать на несколько месяцев неудобно. Наконец после нескольких дней искания отыскал квартиру не квартиру, номер не номер, три комнатки с мебелью за 11 рублей серебром в месяц. Это еще слава богу. Начал поджидать брата. Брат до этого был болен, при смерти. Наконец оправился и приехал. То-то была радость. Машина приходит в третьем часу утра, а станция в трех верстах от Твери. Я отправился туда ночью встречать. Много переговорили; да что! не расскажешь таких минут. Прожил он у меня дней пять, поехал в Москву и потом на обратном пути жил еще два дня. Мы с ним обо всем решили - о моих делах. Решили мы, во-первых, ждать до 8-го сентября (все говорили о манифесте, все ждали его), но манифеста не было, хотя и было много милостей. Тогда я пошел к здешнему жандармскому полковнику, спросил его совета, и он сказал мне, что самая прямая дорога - писать князю Долгорукому (шефу жандармов). Так и решили. Я пишу письма, между прочим, и к Тотлебену, через Врангеля, который оказался в Петербурге. Между тем проезжает через Тверь один мой прежний знакомый, которому знакомы все в Твери. Через него я познакомился здесь с двумя-тремя домами и, главное, с губернатором, генерал-адъютантом графом Барановым. Баранов оказался наипревосходнейшим человеком, редким из редких. Между прочим, я рассказал ему, что хочу писать Долгорукому; он очень интересовался, но сказал, чтобы я подождал, потому что государь император в вояже и князь Долгорукий с ним вместе (NB. |