Отвечайте же мне, бесценный друг мой. Я смотрю на Вас как на высшее существо, уважаю беспредельно, а люблю сами знаете как. Но надеюсь, что и еще впоследствии узнаете. Только бы мне капельку здоровья! В Россию явлюсь во всяком случае на будущий год наверно. Тогда вновь сойдемся и многое пойдет по-новому. Жена тоже любит и уважает Вас беспредельно. Хотела непременно приписать, но, кажется, ей не до пера. (Я так только сказал 10 дней, может, и раньше.) Обнимаю всех, кланяюсь всем. Целую Машеньку, Аня тоже. Обнимаю мамашу крепко; Аня просит меня засвидетельствовать ей особенное свое уважение и симпатии. "Именно в это время, в этом состоянии моем, мне особенно хочется напомнить им о себе". Так она мне сейчас говорила. (Она немного начинает бояться; мне очень, очень ее жаль, да и сам боюсь. Вообще время наше тяжелое.)

Ужасно теперь смущает меня мысль: как дойдет к Вам это письмо? Доставит ли его редакция "Русского вестника"? Я очень прошу и объясняю дело по возможности. Я прошу даже употребить труд и разыскать Вас, если редакция Вашего адресса не знает; на всякий случай напишите мне имя и отчество Любимова.

До свидания, милый друг. Напишите побольше о себе. Вообще побольше фактов.

Целую Вас.

Ваш весь всегдашний Федор Достоевский.

Адресс мой:

Allemagne, Saxe, Dresden, а М-r Thйodore Dostoiewky, poste restante.

(1) вместо: Средиземного моря - было: побережья

(2) далее было: необыкно<венный?>

(3) было: Верочке

(4) было: назначены

372. A. H. МАЙКОВУ

17 (29) сентября 1869. Дрезден

Дрезден 17/29 сентября/69.

Бесценный и единственный друг Аполлон Николаевич, предполагаю, что переезд с дачи и первые дни вновь начавшейся городской жизни не дали Вам возможности исполнить доброе обещание Ваше - написать мне сейчас же по окончании дачной жизни. Не жалуюсь и не претендую; мы друг друга знаем (хотя и жду Вашего письма с самым крайним нетерпением), но одно сомнение меня очень мучает: так как все-таки ответа на мое письмо, уже более месяца тому назад к Вам посланное, я не получил, то и боюсь, во-1-х, что оно к Вам не дошло, 2-е) на той ли Вы квартире в Петербурге, что и прежде? Я Вам адрессовал на Садовую, дом Шеффера. Что, если Вы оставили квартиру? И потому, если б я был поскорее выведен из моих недоумений, было бы очень хорошо. Например, теперь: это письмо, которое теперь пишу к Вам, для меня самое экстренное и роковое; что, если не дойдет до Вас? Ответьте хоть на одной странице, хоть полстранички напишите, чтоб я, по крайней мере, знал, но только ответьте сейчас, иначе сил моих больше не хватит. Сейчас опишу Вам всё мое положение и в какой именно Вашей помощи я нуждаюсь, как утопающий.

Во-первых, три дня тому (14 сентября) родилась у меня дочь, ЛЮБОВЬ. Всё обошлось превосходно, и ребенок большой, здоровый и красавица. Мы с Аней счастливы. (Вспомните, что мы Вас зовем крестить; Аня просит Вас сложа руки и непременно Вас; дайте же ответ.) Но денег у нас меньше 10 талеров. Не вините меня в небрежности и непредвидении: тут никто не виноват. Рассчитывали во Флоренции, что денег, присланных "Р<усским> вестником", достанет на всё. Но как и при всех прочих расчетах - обочлись. Нечего пускаться в подробности, но дело в том, что хоть я и напишу деликатнейшему, добрейшему и благороднейшему Михаилу Никифоровичу, чтоб выручил, но писать сейчас, так недавно получивши от него, - ужасно стыдно и почти невозможно; руки не подымаются. Между тем ни бабке, ни доктору еще не заплачено, и хоть каждую копейку усчитываем, но в теперешнем положении невозможно без денег. Невозможно! Вследствие чего взял следующую меру.

Сегодня же, вместе с этим письмом к Вам, отправляю письмо к Кашпиреву, лично (так как знаю, что Страхова нет в Петербурге).