Елена Марковна, без шуток, напишите все-таки, когда он выйдет, только, пожалуйста, серьезно.
В чем дело? Ведь, когда я был в Москве, все говорили, даже люди технически образованные, что он выйдет между 20 и 25 февраля.
Еще раз уверяю Вас, что меня больше всего смущает очень неприятный "нагон" отдельного издания. Я снова пишу туда, и кланяюсь низко, и прошу: "задержите как-нибудь".
Я живу нормально: разьезжаю по Украине и болею гриппом.
Это не мешает мне писать роман для альманаха (в отдельное издание не дам, пока альманах не выйдет в каком-нибудь декабре). Роман, честное слово, получается хороший, дамы будут плакать, так что Вы не бойтесь.
Кроме того, пишу учебник русской истории на конкурс ЦК#2. Пишу из одного озорства, страшно интересно похулиганить, хочется доказать, что учебник истории, в сущности, пустяковое дело и поэтому нашим ученым очень стыдно. Если они и на конкурс не откликнутся, честное слово, вырву у них премию и пропью против окон исторического факультета.
Из Москвы уехал неожиданно: заболела жинка, простите, что не зашел к Вам проститься. К тому же я был напуган во время одного из моих визитов Вашим "захлопотанным" выражением лица. Человек я искони пугливый и застенчивый.
Засим желаю Вам здоровья и благополучия. Передайте привет 9-му и 10-му номерам альманаха.
Пожалуйста, ответьте. Вы не должны на меня сердиться за назойливость, примите во внимание, в какое время живем: теперь за нашего брата взялись. Я только и жду, что вот-вот будет напечатано: "Так называемая "Педагогическая поэма" представляет собой набор самых посредственных фраз, вовсе она не педагогическая и ничуть не поэма, поэтому..."
Это должно случиться именно после третьей части. А поэтому, чем скорее, тем лучше. Но почему Вы так волыните?
Извините за выражение.
Крепко приветствую А. Макаренко
Е. М. КОРОСТЫЛЕВОЙ
28 марта 1936, Киев
Дорогая Елена Марковна!
Спасибо огромное за внимание - 8-й номер, "сигнальный", получил. Глубоко верю тому, что через 8 дней в публику поступит весь тираж. По-прежнему выход этой книги меня очень волнует, в то время когда к выходу первых двух я относился почти хладнокровно.
Волнение, впрочем, не писательское, а педагогическое. Чувствую некоторую неудовлетворенность: не так сказано, как нужно было сказать, нужно было сказать некоторые вещи как-то иначе, во всяком случае нельзя было ограничиваться одной злостью. По-прежнему я убежден в какой-то своей глубочайшей правоте, и поэтому досадно, что отстаивать ее не умею.
Кроме того, меня смущает еще одно обстоятельство: книга получилась почему-то грустная, несмотря на "высокий" тон, по Вашему выражению, заключительного эпилога. Не только грустно, и даже трагически-грустно. А на самом деле я этого не хотел, и я вовсе не грустил о чем.
Ну, ничего. Есть и оправдание: нельзя такие книги писать в толпе, по полстрочки между разными делами, разговорами и нервами, на краю столов и на улице во время парада.
Во всяком случае дело теперь кончено, остается получить заслуженное. А разве это главное?
Главное все-таки в том, что сказана моя маленькая, но необходимая правда. Кому-нибудь пригодится. За это я страшно благодарен альманаху и Вам. Знаете, в присланной Вами книжке милее всего не "Педагогическая поэма", а переплет, титул, привычный вид, печать. Альманах Ваш замечательно симпатичный.
И Вы страшно симпатичны, имейте это в виду. Я когда-нибудь подробнее расскажу, впрочем, не сумею рассказать, а опишу в книге. если что-нибудь дополню воображением - не опасно.
Простите за карандаш. У нас "запарка", работаем день и ночь.
Спасибо.
Ваш А. Макаренко
Б. Ф. РЫБЧЕНКОВУ
18 марта 1936, Киев
Уважаемый Борис Федорович!
По Вашему письму я запросил т. |