Б. Ф. РЫБЧЕНКОВУ

18 марта 1936, Киев

Уважаемый Борис Федорович!

По Вашему письму я запросил т. Ковнатор, но вразумительного ответа не получил. К сожалению, хорошо разбираюсь только в поведении и поступках беспризорных, правонарушителей и "трудных" детей... Поведение нормальных людей и вообще деятелей издательства с трудом поддается моему анализу. Какие возможности заключены в их психике и можно ли ожидать их исправления, сказать не могу.

Вообще понимаю немного. Я сам никого за язык не тянул и не добивался ничего. Меня пригласили в кабинет к лупполу и наговорили мне всяких хороших вещей. При мне было отдано распоряжение заключить с Вами договор.

Очень неприятно, что так все случилось, я, к счастью, во всей этой истории был стороной пассивной. Лично я считаю всю затею с "золотой серией" исчерпанной, о чем написал Пахили Ароновне. Честное слово, я так мало потрясен достоинствами своей книги, что меня все это нисколько не огорчает. Досадно только, что Вас буквально втянули в легкомысленную эту игру.

Вы сильно не огорчайтесь. Справедливость всегда восторжествует, я в этом уверен.

А то, что мы близко познакомились с неожиданными для нас типами поведения человека, тоже нплохо. В нашей опытности кое-что прибавилось.

Желаю Вам всего хорошего.

А. Макаренко

Е. М. КОРОСТЫЛЕВОЙ

20 июля 1936, Киев

Дорогая Елена Марковна!

Только сегодня посылаю Вам статью о Горьком. А вчера получил Вашу дивную телеграмму. Опоздал потому, что служба не дает работать, есть некоторые осложнения, которые отнимают и день и вечер, а иногда и ночь. Но все-таки посылаю.

Что получилось, судите сами: написано искренно. Это штука, как Вы знаете, заменяет у меня талант, а вообще получилось, кажется, средне. Писатель я все-таки "так себе". Ну и пусть.

Даже на даче редко бываю, некогда. Что это за жизнь?

А почему Вы о даче молчите? Как оно будет?

Недалеко от нашей комнаты есть свободная комната "у одной женщины". Просит за сезон 200 рублей. Разумеется, Вы имеете право жить меньше сезона, например один месяц. "Женщина" согласна готовить пищу, конечно, за Ваш счет.

Я чего боюсь? Ведь это дело трудное.

Пока мы будем думать, "женщина" возьмет и отдаст свою комнату какому-нибудь лицу, менее достойному, чем мы с Вами, но ведь в таком случае ничего не поделаешь.

А Вы ничего не пишете про это. И телеграмму даете только о редакционных делах. Надо расширять горизонты!

За статью о горьком не злитесь. Честное слово, я не виноват.

А почему в телеграмме Вы написали: "Не сердитесь за телеграмму"? Как я могу на Вас сердиться? Это было бы изуверское хамство с моей стороны!

Просто Вы были в хорошем настроении, правда!

Привет. Пишите же.

Ваш А. Макаренко

"Книгу для родителей" напишу в срок.

Честное слово.

А. М.

Вы получили договор?

ИЗ ПИСЬМА Г. С. МАКАРЕНКО

30 июля 1936 ...27, 28, 29-го провел здесь три собрания читателей, посвященных "Педагогической поэме". Читатели поразили меня сверх всякой меры... Об их выступлениях рассказать даже невозможно. Очень многие кончали слезами, некоторые от слез не могли кончить. Особенно поразил меня один больной наборщик... Он насилу говорил. Но главное - все услышали: "Я не могу жить, несколько раз я хотел умереть, в такие минуты я беру и читаю "Педагогическую поэму"...

Н. В. ПЕТРОВУ

Киев, 9 декабря 1936

Дорогой Николай Васильевич!

Письмо Ваше получил давно, но заболел, конечно, гриппом в самой резкой форме и поэтому не отвечал. Но это ничего - важно, что страшно хочу Вас видеть, а апппетит на Вас тем более увеличивается, это, наверное, скоро увижу. Только страшно боюсь, что не застану Вас в Ленинграде, тогда умру от обиды.