без пафоса и без настроения рабочего. на заседаниях я буду изображать добродетельно-литературный обьект, над которым докладчики могут вволю куражиться, огражденные от моих сопротивлений регламентом. Они обязательно попортят мое впечатление от Шота Руставели. Это они сделают обязательно, я вижу по их лицам. А кроме того, они испортили хороший кусок моей жизни. Я не обижаюсь на них, потому что они не имеют злого умысла, нельзя же обижаться на трамвай, который нечаянно тебя переехал, правда?

Если бы я мог скорбеть, я обязательно скорбел бы, что наши с Вами литературные и культурно-просветительные планы так жестоко нарушены. Но ведь и Ш. Руставели, когда писал свою поэму, не имел в виду вмешиваться в нашу жизнь.

Как человек дисциплинированный, я ни на кого не обижаюсь, я только боюсь, что Вы на меня разгневайтесь, что Вы инкриминируете подлые мысли и свойства характера.

Очень Вас прошу, считайте меня по-прежнему ребенком с чистой душой и учтите, что "от судеб защиты нет". Я и впредь не собираюсь от судьбы защищаться, но Вы хорошо знаете, что характер у судьбы чрезвычайно неровный. Это обстоятельство я и раньше умел учитывать в своей жизни, и всегда выходило: мой покорный вид производил на судьбу приятное впечатление, она не только милостиво улыбалась, но даже оказывала мне положительное внимание.

Я не буду возражать, если Вы поступите по отношению ко мне строго, но благородно.

Ах! Ах, какие душки наши писатели! Тот восторг, который они у меня вызывают, в некоторой степени поможет мне перенести тяжесть ударов судьбы.

Екатерина Николаевна!

Пусть с 1938 г. для Вас начнется красиавая и богатая полоса Вашей жизни. Если и раньше у Вас бывали такие полосы, ничего, лишняя не помешает. С Новым годом!

Адреса Вам не сообщаю, так как времени отвечать у Вас не будет, и желание тоже под сомнением.

А. Макаренко

Н. В. ПЕТРОВУ

(без даты)

Милостивый государь мой, Николай Васильевич!

Так как в газетах не было Вашего некролога в сопровождении портрета, делаю отсюда заключение, что Вы находитесь в живых, а посему принимаю на себя дерзость обратиться к Вам с настоящим письмом, в коем, во-первых, спешу уведомить Вас, что жительство имею в городе Москве, где и рассчитываю увидеть Вас в самое ближайшее время, ибо, зная Ваш характер и характер Вашей деятельности, предвижу, что не может пройти

больше месяца без того, чтобы Вы не приехали в наш город по разным делам, имеющим отношение, разумеется, к искусству.

То, что Вы не ответли на мое последнее письмо, отношу единственно к чрезмерной Вашей занятости.

Со своей стороны, рассчитываю быть в Ленинграде в средних числах мая месяца, но зайду к Вам в том счастливом случае, если получу от Вас благоприятный ответ на сие письмо.

В противном случае буду полагать, что Вы ни в Ленинграде, ни в Москве видеть меня не желаете, что вполне можно ожидать от такого талантливого человека, каким всегда считал Вас, независимо от Вашего ко мне иногда вызывающего отношения.

В Москве проживаю по Лаврушинскому переулку в доме N 19, в квартире 14.

Примите уверение в глубочайшем моем к Вам, милостивый государь, почтении и любви.

А. Макаренко

А. РОМИЦЫНУ

7 февраля 1938, Москва

Уважаемый тов. Ромицын!

Получил Ваше письмо от 30 января и вчера телеграмму с напоминанием. Полагаю, что переписываться нам не о чем. Никогда не мог предполагать, что возможны такие нравы в деловых отношениях. Вы заказали мне сценарий. В ноябре прислали договор на подпись. В декабре телеграфно просили "не ослаблять" работы и сообщили, что договор задерживается техническими обстоятельствами. Потом замолчали на 1,5 месяца, и, наконец, в феврале выямнилось, что такой сценарий Вам не нужен, что Ваша декабрьская телеграмма, осторожно говоря, не соответствует действительности.