Остальные исключения принимаю с покорностью, хотя с большой грустью, которую Вы, очевидно, разделяете.

Об этих двух восстановлениях очень прошу — особенно о последних словах Митеньки. Иначе всю сцену придется выкидывать, а она важна в сценическом отношении.

Но если просьба моя хлопотлива или трудно ее исполнить, то делать нечего — и эти два исключения тоже принимаю.

Буду ждать ответа. Еще раз большое спасибо за все Ваше хлопоты.

Искренне преданный Вам, Д. Мережковский.

Д. В. ФИЛОСОФОВУ

6 января 1917 г

Сегодня получили твою телеграмму от 5 января. Татьяна пишет тебе каждый день — уже 7 писем, — ответы написала с подробнейшими отчетами, поэтому тебе и не пишем. […]. Сытин приехал и часто бывает. Все мечтает о газете («Дело»). Много любопытного рассказывает о Горьком. Они разошлись, по-видимому, окончательно и бесповоротно.

Зина хотела бы на два дня остановиться в Москве, чтобы взглянуть на «Зеленое кольцо». Да и мне бы надо для «Романтиков». Но боюсь, как бы не простудиться, трепыхаясь по репетициям и знакомым. […]

Д. В. ФИЛОСОФОВУ

20 января 1917 г

[…] «Романтики» идут в Москве 30-го, но я их, должно быть, так и не увижу. Разрываюсь между репетициями и знакомыми. […].

ОТКРЫТЫЕ ПИСЬМА И ОБРАЩЕНИЯ

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО УЭЛЛСУ

[Впервые: Последние новости (Париж). 1920. 3 декабря. № 189. С. 2.]

Мистер Уэллс,

Ваш давний поклонник, привыкший видеть в вас редчайшее соединение математически точного ума с гениальной силой воображения, я радостно ждал того, что вы скажете, и горестно был поражен тем, что вы сказали о моей несчастной родине.

«Отче Аврааме! умилосердись надо мною и пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой, ибо я мучусь в пламени сем». Вы не отказали мне в этой милости, подобно Аврааму; но капнули на язык мой, чтобы прохладить его, свинцом расплавленным.

Сейчас не только мы, русские, но и все обитатели планеты Земли, разделились на два стана: за и против большевиков. Вы примкнули к первому. И сколько бы вы ни уверяли, что вы — не коммунист, не марксист, не большевик, вам не поверят, потому что между двумя станами нет середины: кто не против большевиков, тот за них.

Что вы видели в той стране, которую мы, русские, уже не называем «Россией», — нам любопытно знать; но еще любопытнее, — чего вы для нее хотите. Наблюдения ваши могут быть сомнительны, но воля ваша несомненна: вы хотите для России большевизма.

Вы утверждаете, что «сейчас не может быть в России никакого правительства иного, кроме Советского». Что это значит? То ли, что всякий народ достоин своего правительства, как всякое дитя — своей матери? Вы увидели дитя в руках гориллы — и решили, что оно достойно матери. Но остерегитесь, мистер Уэллс: может быть, горилла украла дитя человеческое. Вы вглядывались в лицо России шестнадцать дней; а я — пятьдесят лет. Россия вам — чужая; мне — мать. Поверьте, я сумел бы отличить лицо матери от лица гориллы.

Если бы всегда всякий народ был достоин своего правительства, то не совершилась бы ни одна революция. Но достоинство народов — величина непостоянная: сегодня — достоин, завтра — нет.