Ринат Валиуллин. Письма из одиночества
Люди сделаны из одиночества еще в утробе, потом уже, выйдя в свет, мы пробуем всех на вкус, пытаясь понять, с кем одиночество вкуснее.
В столовой госпиталя я не спеша разбирал суп из вермишели и курицы, вылавливая мясо. Вместо хлеба я держал книгу. – Меня тоже уже тошнит от этого супа, – усмехнулся рядом со мной чей то недовольный голос, когда поднос незнакомца совершил жесткую посадку на стол, за которым сидел я. Приборы звякнули, их хозяин приземлился рядом. – То ли дело дома. Мама такой борщ готовит – пальчики оближешь. – Он сломал хлеб и начал довольно лихо опустошать тарелку. Я ничего не ответил, только улыбнулся вяло в ответ, не отрывая взгляда от книги. Книжку нашел в тумбочке в своей палате, видимо, кто то оставил для следующих поколений. Это был фантастический роман, в котором землю поразил неведомый вирус власти. С неба упал слон. Пять тонн африканского мяса. Рано утром прямо в сердце города, на центральную площадь одной независимой республики. Она еще никогда не видела столько тела: туша разлетелась на многие километры, горячая кровь хлынула по улицам, в соседние города и страны… Правительство в панике, оно не знает, как убрать с улиц такое количество плоти, которая неожиданно вдруг задышала и пришла в движение. Против слона были брошены военные силы. Кровопролитие. Через несколько дней кабинет подает в отставку, понимая, что ситуация вышла из под контроля, спешно покидает страну вместе с президентом. Слон тем временем полностью оклемался, встал, отряхнулся, собрал парашют цвета национального флага и рассредоточился по своим делам. Никто не знает точно, откуда он взялся и куда делся, говорят, что позже его видели в других странах. – Я – Батя, тебя как зовут? «Мать» – захотелось ответить мне, когда я оторвал глаза от книги и увидел сытое ленивое лицо. – Фолк. – Фолк? – Да. – Странное имя. – Народ значит, по английски, – не стал я объяснять, что на самом деле это производная от Федор Волков. Не было никакого желания продолжать пустую беседу о том, кто где служит и кому сколько осталось. – А, – отстал от меня дембель. Я снова вернулся к книге, как к мысли, от которой пахло чем то знакомым.
Закат убивает красотой тысячи людей, ему скучно умирать одному.
Корабль стоял на рейде в руках уходящего в завтрашний день солнца. Море пощечинами выражало ему свои чувства, оно не умело по другому. Прозрачное, цвета индиго, небо не предвещало ничего особенного, если не считать чаек, которые взяли весь этот чудесный день в кавычки своих тел, они нарезали воздух на невидимые лоскуты и кричали, будто пытались сказать: не верьте, это все иллюзия – бродячая собачка вашего воображения. Мир кошмарен, еще кошмарней, чем война, он мучает, прежде чем убить, он любит, прежде чем кого то другого, он съедает, прежде чем выплюнуть. Суббота. Военный корабль покачивался гренкой у берегов тарелки с рыбным пересоленным супом Тихого океана. Большая часть офицерского состава вышла на берег в увольнение, в нашем кубрике матросы праздновали день рождения одного из старослужащих, ели жареную картошку с тушенкой и пили заранее купленную водку. Водка всегда вызывала не только тревогу, но и массы. – Ну и вонь. Что за х…? – Кто наблевал в кубрике? – Алекс, ты, что ль? – увидел он на койке мертвое тело своего друга, лежавшее с открытым ртом, будто отверстие хотело что то изречь, но все слова вдруг превратились в длинную липкую слюну и потекли на пол. Рядом растеклось бурое болото извергшейся из чрева лавы, блевотина всегда вызывает чувство отвращения, независимо от содержания, ее кислый запах лез в нос, как будто Алекс выплюнул банку протухших помидоров, которая стрельнула после долгого хранения в подвале желудка. |
