Мы ели и снова танцевали, потом она попросила, чтобы я отвез ее домой, и было в ее тоне что-то такое, что вызвало у меня подозрение. Тем не менее я поехал с ней. Дело зашло уже довольно далеко, и, хотя мне казалось, что я знаю, как все обернется, мне все же хотелось разузнать побольше, прежде чем открывать свои карты.

Дорогой ласкам и нежностям не было конца. До сих пор я имел о них абстрактное представление и считал себя слишком зрелым, чтобы заниматься подобными вещами. Но ее трепетные поцелуи, жаркое дыхание, губы, страстно льнущие к моим, заставили меня поверить, что время пошло вспять и все вокруг перевернулось.

И все же мои мысли витали вдалеке от этого автомобиля и девушки, где-то в глубинах несгораемого сейфа Джона Ламберта. Думал я также об оплывшем теле Огдена Слая, об этих красноватых глазах и птичьем носе, и всякий раз мне казалось, что я вижу, как его беспокойные красные волосатые руки скользят по голому плечику девушки.

Я снова пытался перевести разговор на ее помолвку и узнать, каково ее истинное отношение к Огдену Слаю.Но стоило мне упомянуть его имя, как настроение ее резко переменилось. Она содрогнулась, словно холодный ночной воздух пронзил насквозь ее тело, поцелуи стали безжизненными, и она вдруг разразилась горькими рыданиями, сотрясающими все ее хрупкое тело.

Но буря эта прекратилась так же внезапно, как и началась.

— Я люблю тебя, Эд, — сказала она, прильнув губами к моим, мокрой щекой прижимаясь к моему лицу, глаза ее блестели от слез. — Я так люблю тебя! Хотя знаю, чем все это кончится…

Я удивленно посмотрел на нее.

— Знаешь, Эд, — внезапно сказала она, решив сразить меня наповал, — ты похож на хлопотливую мамашу, без устали пекущуюся о своих чадах и не замечающую, что они давно уже выросли. Как только она принимается учить их уму-разуму, они тут же просят ее отвалить. Ведь я для тебя такое чадо, да, Эд?

Я рассмеялся. Мне-то казалось, что с ней все предельно ясно, и только теперь я начал понимать, как умело малышка распоряжается имеющимися у нее козырями.

Я отвез ее к месту, где она оставила свою машину, и отправился домой. Мне предстояло поработать над письмом К.В. Кинсингтона к Огдену Слаю. Когда работа была закончена, это оказался настоящий шедевр.

Схема действий Огдена Слая была проста. Сначала он раздобыл письма, содержащие сведения об участии Джона Ламберта в одной не совсем честной сделке, а потом предъявил ему свои требования, исходившие якобы от Кинсингтона, человека, который к этому времени был уже давным-давно мертв. Мое письмо представляло собой подделку, но я не сомневался, что этот номер пройдет. В своем письме я сообщал шантажисту, что он сделал ошибку, думая, будто я мертв, — просто меня долго здесь не было и, воспользовавшись этим, мой друг присвоил мои имя, работу и имущество, потом этот друг умер, о чем я не был осведомлен, и все мои бумаги исчезли. После долгих и кропотливых трудов все-таки удалось напасть на след писем, и в результате поисков я обнаружил, что новый владелец принадлежавших мне некогда бумаг использует их с целью шантажа. Я писал, что все деньги, до последнего цента, добытые вымогательством, должны быть возвращены мне, в противном случае Огдена Слая ждет тюрьма, хотя мне не хотелось бы идти на крайние меры.

Я долго думал над тем, каким путем Слай должен вернуть эти деньги, и в конце концов потребовал от него, чтобы он перевел их в Национальный железнодорожный банк на счет К.В. Кинсингтона.

На случай, если трюк с письмом не удастся, у меня было в запасе и еще кое-что. Я постарался представить себе ход мыслей Огдена Слая. Конечно, он не на шутку встревожится, понимая, что его правая рука — Билл Пиви — запросто может подставить его, и тогда, без сомнения, полиция заподозрит его в профессиональном шантаже.