Пол был единственным, кому я рассказал все. Наверное, он был мне ближе, потому что мы знали друг друга дольше, потому что играли вместе еще до того, как пошли в школу, и жил он на моей улице. Мы виделись чаще, чем со школьными друзьями, и знали семьи друг друга… и семейные тайны. Видимо, Пол казался мне не таким грубым, как обычные мальчишки, потому что учился в католической школе, и я рассчитывал, что он лучше других моих друзей поймет притягательную силу друга по переписке.

Он понял.

— Жаль, что моя школа не участвует в этой программе, — угрюмо сказал он. — Наверное, монахини думают, что мы будем писать разные сексуальные глупости и все такое, вот и не хотят ввергать нас в искушение.

Пол вечно думал о сексе.

— Все-таки о чем ты ей пишешь? — поинтересовался он.

Я покраснел. Нет, не потому, что писал Киоко о сексе, а потому, что не писал.

— В основном я просто рассказываю ей, какой я крутой и популярный парень. Все девчонки меня добиваются, а все мальчишки хотят быть мной.

Пол вытаращил глаза:

— Правда?

— А еще я чемпион по серфингу.

— Вот это круто!

Я пожал плечами, стараясь не слишком уж выказывать распиравшую меня гордость:

— А как она узнает? Я могу накатать что угодно.

— И можешь быть кем угодно. — Эта мысль околдовала Пола. Околдовала и привела в восторг. — Ты можешь придумать для себя новую личность. Или использовать чью-то еще личность. — Он покачал головой. — Ну и ну!

Я никогда не думал об этом таким вот образом, и слова Пола навели меня на мысль, что, вероятно, он не так уж доволен собой, как кажется. А ведь у него была хорошая жизнь и дружная семья, не то что у меня. Однако нет предела совершенству, и мне пришло в голову, что даже с родителями, будто выпрыгнувшими из телесериала «Семейка Брэйди», и хорошей частной школой ему, может, хочется быть хотя бы чуточку сильнее и чуточку обычнее.

Может, все хотят быть другими, совсем не такими, как на самом деле.

Успокаивающая мысль. Неужели даже счастливые люди не так уж и счастливы? Неужели все втайне недовольны своей судьбой? Если так, то, может, и моя жизнь небезнадежна? Я подумал о родителях и брате. Ни один из них не удовлетворен; ни один из них не живет так, как хочет. И Роберт, и Эдсон. Киоко кажется счастливой, но, возможно, она лжет мне точно так же, как я лгу ей. Может, единственные счастливые люди — вымышленные, вроде того Джейсона Хэнфорда, которого я создал в своих письмах.

Нет. Я отказывался в это верить. Киоко действительно счастлива. Она точно такая, какой предстает в своих письмах, а я просто слишком остро реагирую.

— Ну… можно посмотреть ее фотографию? — спросил Пол.

Мне стало не по себе. Я рассказал ему о фотографии Киоко, но вдруг понял, что не хочу, чтобы он ее видел. Я не хотел, чтобы хоть кто-то ее видел. Я хотел сохранить ее для себя.

— Э… нет.

Пол нахмурился:

— Ты вроде сказал, что она хорошенькая.

— Сказал.

— И что?

Я не знал, как это объяснить. Я сам не до конца понимал. Но я отрицательно покачал головой. Мои отношения с Киоко были чистыми и особенными, и я не хотел их ничем пятнать. Если кто-то другой увидит ее портрет, даже такой друг, как Пол, чары рассеются и суровая реальность ворвется в наш хрупкий мир друзей по переписке.

Меня выручила мама Пола. Она вышла на крыльцо и сказала, что пора обедать.

— Хочешь пообедать с нами, Джейсон? Я могу позвонить твоей маме.

— Нет, спасибо, миссис Джермейн! Я лучше пойду домой!

Я попрощался с Полом и ушел. Пол не смеялся надо мной, и похоже, как и я, считал, что друг по переписке — это круто, и все же я сожалел о своих откровениях.