Он протянул Майе кусок огурца, который она тут же принялась обрабатывать своими немногочисленными, но очень острыми зубками.

— Стало быть, завтра, — вздохнула Эрика.

— Завтра, — кивнул Патрик и, наклонившись к жене, поцеловал ее в губы.

* * *

Он понял, что все время невольно бросает взгляды на трибуну. Теперь она казалась почти пустой.

На всех тренировках, в любую погоду, он сидел там. Футбол был их совместным увлечением. Именно благодаря этому сохранялась их дружба, несмотря на все его стремления освободиться от родителей. Они с отцом были друзьями. Конечно, им случалось иногда ссориться, как всем отцам и сыновьям. Но они всегда оставались друзьями.

Людвиг закрыл глаза и увидел перед собой отца. В джинсах и толстовке с капюшоном, с надписью «Фьельбака» на груди, которую он всегда надевал назло маме. Руки в карманах, глаза внимательно следят за мячом. И за Людвигом. Однако он никогда не ругался, как другие отцы, которые могли накричать на своего сына на тренировке или на матче: «Черт подери, возьми себя в руки, Оскар!» или «Проснись, Данне, что ты как сонная муха!». От своего отца он никогда ничего такого не слышал. Только: «Отлично, Людвиг!», «Красивая передача!», «Вы их отделаете!».

Боковым зрением он увидел, что ему делают пас, и механически передал мяч дальше. Игра больше не доставляла ему радости. Но он не сдавался, бегал по полю, боролся, несмотря на зимнюю стужу. Он мог бы сослаться на то, что произошло, и бросить футбол. Не прийти на тренировку, наплевать на команду. Никто бы его не обвинил, все бы поняли. Все, кроме отца. Сдаться — это был вариант не для него.

Поэтому сейчас он был здесь, со своей командой. Но радости не было, и на трибуне было пусто. Папы больше нет, теперь он понял это. Папы больше нет.

~~~

Ему не разрешили сидеть в прицепе. И это было лишь одно из многочисленных разочарований во время того, что называлось отпуском. Все получилось совсем не так, как он надеялся. Молчание, прерываемое лишь отдельными жесткими словами, становилось невыносимым в тесном замкнутом пространстве. Оказалось, что отпуск — это время для ссор, вспышек гнева и резких перепадов настроения у матери. Отец сжимался и становился еще более серым и незаметным.

Он впервые поехал с ними, но догадался, что отец с матерью каждый год отправлялись в местечко со странным названием Фьельбака. Здесь были невысокие холмы, но кемпинг, куда они втиснули свой вагончик среди множества других, располагался на плоской равнине. Нельзя сказать, чтобы ему очень понравился этот поселок, но отец объяснил, что мать родом из этих мест и потому любит приезжать сюда.

И это было странно, потому что никаких родственников он не видел. Во время одной из ссор в тесной кабине он в конце концов понял, что здесь есть кто-то по имени Старуха и что она-то и есть родня. Смешное имя — Старуха. Но непохоже было, чтобы мать ее любила. Потому что голос ее становился еще жестче, когда речь заходила о Старухе, и они так с ней и не встретились. Тогда зачем же они приехали в это место?

Но самым ненавистным во Фьельбаке стало купание. Ему никогда раньше не доводилось купаться в море. Поначалу он вообще не знал, как к этому относиться, но мать стала зазывать его. Говорила, что не хочет иметь сына-труса, чтобы он прекратил придуриваться. Так что он сделал глубокий вдох и шагнул в море, хотя от холода и соленой воды у него перехватило дыхание. Зайдя по пояс, остановился. Было слишком холодно, он не мог вздохнуть.