|
Капля расплавленного золота — вот чем. Мало сказать, что он имел право знать. Ринальдо с его обостренной способностью к сопереживанию физически ощущал, как в панорамной, объемной, яркой картине мира, окружавшей сознание сидящего напротив него человека, зияет бесцветное пятно искажения, зловещий пролом от сброшенной извне глыбы полунамеренного обмана, — и через этот незамечаемый пролом стремительно и больно испаряются в никуда, на потребу уже сбежавшему обманщику, и способность любить, и способность жертвовать собой, и способность познавать; как полноценный человек превращается в слепой, нуждающийся в непрерывном программировании механизм, которому кто угодно, с какой угодно целью может сказать: иди вправо, дорога там ровнее. Видеть такое унижение было невыносимо.
— Аннигилировали все три, — сказал Ринальдо. Кровь сошла с лица Мэлора. А потом задрожали пальцы сложенных на коленях рук. Как у Ринальдо. — Насмерть? — беспомощно спросил он. — Конечно. — Ринальдо помолчал. — Мужайтесь, Мэлор Юрьевич. Бывают эксперименты и похуже. — Мы не виноваты… — пробормотал Мэлор. В углах его глаз заискрились слезы. Потом он вдруг подобрался. — Я один виноват. Это была моя серия… моя установка. Больше никто из персонала института к этому не причастен! — Прекратите. — Ринальдо откинулся на спинку кресла и рассеянно поправил укрывавший ноги плед. — Вас никто не обвиняет. Мэлор вдруг выпрямился в кресле. — А почему… не сообщили сразу? Ринальдо кивнул. Он решил идти до конца. Сказавший «а» должен говорить «б», иначе бессмысленно и жестоко начинать. Жестоко, бесчестно — и по отношению к себе, к собственным усилиям пробиться в правду, и по отношению к тому, кто рядом, к его боли от столкновения с каждой крупицей истины, оправдываемой лишь возвращением к полной информированности, а значит, к полной дееспособности. Хватило бы только сил доползти до «я». — Видимо, это была ошибка. Мы решили, что первый взрыв — случайность. — Ринальдо не задумываясь опять сказал «мы» и вдруг сообразил, что поступает так же, как этот Мэлор минуту назад; и чувство единства с ним поднялось до головокружительной высоты восторга. — Мы же не хотели терять ни дня, а сообщение о катастрофе надолго прервало бы старты. К сожалению, иногда приходится кривить душой по мелочам, чтобы тебе продолжали верить в главном… вы разве не знаете? — Мелочам? — По сравнению с главным — это мелочи. — Ринальдо вплотную подошел к «б» и ощущал упругое, нарастающее с приближением сопротивление очередной преграды; он ходил вокруг да около, накапливая силы, и уже отлично понимал, что после прорыва становится легче лишь на секунды, а потом все повторяется как сначала. Он почти сознательно провоцировал дальнейшие вопросы, каждый из которых раз за разом припирал бы его к стенке и заставлял рассказывать дальше — так было легче. — А что же главное? — осторожно спросил Мэлор. Мальчик шел напролом, спрашивал не боясь — и Ринальдо был благодарен ему за это. Он сгруппировался, словно перед прыжком, — и опять не смог. — Переселение, — невнятно сказал он. — Колонизация Терры? — Да, колонизация Терры. — Но что в ней такое? Почему вы вдруг заспешили? Мы уж и то недоумевали с ребятами — даже завершения работ по связи не дождались руководители… Отступать было некуда больше. У Ринальдо снова задрожали пальцы. Предчувствие ужасных последствий бессмысленной, абсолютно ненужной для дела ломки сложившейся в последние годы информационной структуры мира затопляло его, как ледяная вода затопляет темные подвалы; Ринальдо боялся ненароком вызвать дьявола. |
