Однако растения вовсе не собирались отпускать девочку.

— Если феи тебя увидят, — объясняли они, — то обязательно что-нибудь с тобой сделают: или убьют, или заставят нянчить их детей, или же превратят в какую-нибудь зануду, вроде вечнозеленого дуба. — При этом они с притворной жалостью посмотрели на вечнозеленый дуб. Дело в том, что каждую зиму все растения охватывала страшная зависть к семейству вечнозеленых.

— Ха-ха! Неужели? — язвительно ответил дуб. — Вы бы только знали, как удобно стоять здесь застегнутому на все пуговицы и смотреть, как вы. несчастные голыши, трясетесь от холода.

После этих слов все погрустнели (хотя, по правде говоря, они первые стали цепляться к дубу) и начали рисовать Мейми ужасную картину тех бедствий, которые будут ее подстерегать, если она все-таки решится пойти на бал.

Орешник поведал ей, что на этот раз весь двор против обыкновения пребывал в дурном расположении духа, и причина этого крылась в том, что недавно прибывший с Востока Герцог Рождественских Маргариток испытывал танталовы муки из-за того, что его сердце оставалось холодно ко всем тем прекрасным дамам, у которых он искал избавления от своего недуга — неспособности любить. Он пробовал полюбить множество дам во многих странах, но не смог полюбить ни одну. Королева Маб, повелительница Сада, не сомневалась, что ее фрейлинам удастся обольстить герцога, однако, по словам доктора, его сердце оставалось, увы, таким же холодным, как и всегда. Этот довольно неприятный доктор, состоящий при герцоге в должности личного врача, ощупывал сердце герцога сразу после появления каждой очередной дамы, а потом качал лысой головой и бормотал всегда одно и то же:

— Холодное, совершенно холодное.

Честь королевы Маб, естественно, была задета. Сначала она приказала своему двору рыдать девять минут подряд, а потом обвинила во всем купидонов и издала указ, повелевающий им носить шутовской колпак до тех пор, пока замерзшее сердце герцога не растает.

— О, мне бы так хотелось увидеть купидонов в шутовских колпачках! — воскликнула Мейми и побежала их искать. С ее стороны это был очень рискованный шаг, потому что купидоны терпеть не могут, когда над ними смеются.

Где дается бал фей — узнать всегда легко: между этим местом и всеми населенными частями Сада натянуты ленты, по которым приглашенные могут следовать на бал, не замочив бальных туфель. На этот раз ленты были красные и очень красиво выделялись на белом снегу.

Немного пройдя вдоль одной из них и никого не встретив, Мейми наконец увидела приближающуюся кавалькаду фей. Было похоже, однако, что они возвращаются с бала, и это немало удивило Мейми. Она едва успела спрятаться: согнув колени и раскинув в стороны руки, она притворилась садовой скамейкой. Кавалькада состояла из шести всадников спереди и шести сзади, посредине шла чопорная дама, за которой два пажа несли длинный шлейф, и на этом шлейфе, словно на диване, полулежала хорошенькая юная фея. Именно так принято путешествовать у фей-аристократов. Вместо платья на ней был надет золотой дождь, однако внимание Мейми привлекал отнюдь не он, а голубая и удивительно бархатистая шея юной особы, как нельзя лучше оттенявшая бриллиантовое колье. Феи благородного происхождения добиваются такого восхитительного голубого цвета следующим образом: они прокалывают кожу, и выступившая голубая кровь окрашивает шею. Только манекены в окнах ювелирных магазинов могут сравниться с ярким блеском бриллиантовых колье на голубых шеях фей.

Мейми также заметила, что вся кавалькада, по-видимому, пребывала в сильном возбуждении: феи задирали нос выше, чем это следует делать даже феям.