- Не надо так! - попросила она.
- Канарси, - проговорил я. - К черту Манхэттен, рули в Канарси.
- Канарси? Ты шутишь?
- Нет, не шучу. Езжай в Канарси.
- Да не найду я этот твой Канарси, даже если мне будет помогать отряд бойскаутов.
- Я найду. Тормози, я сяду за руль.
- Ты уверен, что сумеешь вести такую машину?
В её устах это прозвучало как оскорбление, но я не стал обижаться, а просто сказал:
- Да. Сворачивай на обочину.
Хло свернула, и мы поменялись местами; я обежал капот машины, а Хло просто передвинулась по сиденью. Сев за руль, я тотчас почувствовал себя солдатом третьей армии Паттона. Танковой, как вы знаете.
Вести эту машину было истинным блаженством. Как будто сидишь с рулем в руках на огромном старинном диване, обтянутом мохером и напичканном маленькими, щедро смазанными подшипниками. Я впервые в жизни пожалел, что не курю сигары. Понятное дело, почему все считают, что гангстеры и маленькие старушки имеют пристрастие к таким машинам. Гангстеру они придают уверенность и ощущение силы, которое не испытаешь в "кадиллаке", почти неотличимом от какого-нибудь ничтожного "шевроле" мелкого жулика. А старушка с умеренно усохшей попой надолго сохранит румянец цветущей юности при условии, что будет проводить побольше времени за рулем такой тачки.
- Не удивительно, что мы удрали от тех парней, - сказал я, когда мы бодро покатили вперед. - Эта машина слишком исполнена чувства собственного достоинства, чтобы позволить догнать себя какой-то четырехглазой жестянке с клеенчатыми сиденьями.
- Благодарю, - отозвалась Хло.
- Ну, и водитель, конечно, не подкачал, - заверил я её. Правда, только из вежливости.
Я заметил патрульного Циккатту, когда он шагал по Восточной 101-й улице, жонглируя своей дубинкой. Сегодня это у него не очень получалось, поэтому я сначала услышал, а уж потом увидел его.
Сперва: "тр-рах!" А после этого: "Тьфу, черт!"
Вот так.
Мы уже четверть часа колесили по округе, продвигаясь очень медленно, с опущенными стеклами. Время близилось к полуночи, и весь Канарси по обыкновению будто вымер. Мои конкуренты - два других окрестных бара - ещё не закрылись, но если в них не спали, то уж, во всяком случае, позевывали. Мой собственный бар "Я НЕ...", разумеется, являл собой сонное царство. Странное чувство охватило меня, когда я проехал мимо и увидел его покинутым и запертым на замок. Как же мне хотелось вылезти из машины, открыть двери, включить яркий свет и телевизор, надеть передник и, даст бог, перемолвиться словечком с одним-двумя посетителями. Если, конечно, они заглянут ко мне.
Сегодня ночью, мигом вспомнил я, должны показывать "Смертельный поцелуй", где Виктор Мэтчер хочет жить честно, но Ричард Уиндмарк ему не дает и сталкивает с лестницы старуху в инвалидном кресле. А совсем поздно пойдет "Примите подарочек" - старая комедия с Филдзом, в которой Филдз покупает апельсиновую рощу в Калифорнии. Сколько же прекрасных передач я пропущу, а все потому, что где-то кто-то совершил дурацкую ошибку.
Ну, ладно. Короче, мы колесили по округе минут пятнадцать, прежде чем "тр-рах!" и "Тьфу, черт!" помогли мне обнаружить патрульного Циккатту. Я высунул в окно голову и как мог тихо позвал:
- Эй!
- А?
Я увидел, как Циккатта стоит на тротуаре, в темноте на полпути между двумя фонарями, и, согнувшись, поднимает свою дубинку. Оставаясь в согнутом состоянии, он принялся озираться по сторонам, будто вершил обряд какой-то неведомой веры. На самом деле Циккатта просто хотел узнать, кто его окликнул.
- Я здесь, - сказал я. - Чарли Пул.
Я уже успел остановить "паккард" у левого тротуара, рядом с Циккаттой. Патрульный посмотрел в мою сторону, в конце концов увидел меня, узнал и воскликнул:
- О! Это ты, Чарли. |