— Что, выкурили тебя, Звонарь? — добродушно спросил он, оставив танк и присоединившись к Звонарю и Арзамасцеву.

— Да не то чтобы совсем…

Встреченные с трех сторон огнем, немцы очень быстро поняли, что в штольнях снарядами красноармейцев не достанешь, и начали пятиться за первый вал, на окраину плато. Правда, от двух домов хутора, которые капитан мог видеть отсюда, остались лишь руины. Но и они опять огрызались автоматным огнем. Дело в том, что, как только начался артналет, защитники попрятались в выдолбленных в камне подвалах, служивших теперь надежным убежищем. И никаких потерь не понесли.

— Выкурили-таки, выкурили.

— Это я к хлопцам на хутор забежал — погреться, покурить. А назад не успел. Чуть германцу в пасть не угодил, хорошо, что догадался спрыгнуть в ложбину.

— В любом случае возвращаться к воротам уже поздно, поэтому оставайся здесь. Впрочем, с хутора тоже пора отойти. Еще одна такая атака, и они зажмут нас возле штолен. Тогда каждый боец будет на счету.

— И зажмут, — согласился Звонарь. — Лед на реке уже вон какой. К утру оттуда попрут. Но драться здесь все же можно. Лучше позиций не найти.

— Слышал, ефрейтор, — обратился Беркут к Арзамасцеву, — а ты говоришь: долг солдатский нам не ведом. Пока мы вместе, несколько дней еще продержимся. И врага продержим.

— А не продержали бы — так что, фронт рухнул бы?! Или, может, только на наших штыках он и держится?!

— Все может быть, — рассудительно покачал головой Беркут. — Может, только на наших и держится. Так что гордитесь.

— Или молитесь, — проворчал ефрейтор.

— Разговоры прекратить, слушайте приказ: остаетесь пока здесь и внимательно следите за распадком, вдруг кто-то из вермахтовцев оживет. Я же сбегаю на хутор, посмотрю, что там делается. Старшим остается ефрейтор Арзамасцев.

Но, уже уходя от бойцов, капитан услышал, как Арзамасцев негромко спросил Звонаря:

— Думаешь, по такому льду действительно можно пройти от берега до берега?

— Если за день не пригреет, да под луну чуть сильнее прихватит, — хоть танком езжай, — подогрел его дезертирское настроение рядовой.

3

Беркут знал, что рано или поздно приказ этот из штаба дивизии последует: нужны были сведения об огневых точках на правом берегу, вообще о ситуации на правобережном участке, подступающем к Каменоречью.

— Кого пошлем? — обратился капитан к Глодову, как только прочел поданную ему радистом радиограмму.

— В принципе сформировать группу несложно. А вот, чтобы в составе ее оказался человек, хоть немного знающий деревню и окрестности.

— Среди бойцов есть местные?

— Надо бы спросить. Хоть один должен бы обнаружиться.

— Кого бы вы ни спрашивали, отцы-командиры, все равно выяснится, что такой боец у нас один — Калина Войтич, — объявил случайно оказавшийся здесь Мальчевский, привыкший в промежутках между боями околачиваться возле офицеров.

— Она не является бойцом, — мгновенно отреагировал Андрей. — Никто в состав гарнизона ее не зачислял.

— А кто должен был зачислять ее, праведницу варфоломеевскую? Она сама себя… хоть в Генштаб зачислит. Если только ей вздумается.

— Отставить, Мальчевский. Сами прекрасно знаете, что бойцом Красной армии она не является, — ворчливо известил капитан.

Мысль о том, что он должен рисковать Калиной, показалась Андрею дикой и совершенно невыносимой. Девушка была права: та ночь многое изменила в их отношениях. Где бы он ни был, чем бы ни занимался, его везде сопровождало незримое присутствие Войтич. Тем более что она и в самом деле частенько оказывалась где-то неподалеку.