|
В кабине и без того было не повернуться, а сейчас стало и не продохнуть. Отвратительные существа, похожие на ящеров, действовали споро, словно для того и явились на свет, чтобы довершить разгром и порушение. Резаки в их лапах работали, как мачете, запросто отхватывая большие куски металла. «Плыли на одном корабле семь десятков человек, – бормотал Шерир, сознавая себя совершенным безумцем, – все зрячие… и один слепой. Корабль утонул, никто не спасся… а слепой выплыл, уцепившись за мачту…» Он уже держал разбитую, в засохшей крови – белые волосы слиплись и потемнели, – голову Ильвеса на своих руках. «Но когда он доплыл до берега, то рухнул ниц и умер… Я не хочу умереть, как тот слепой. И ты не умрешь, инспектор. Никто не умрет». – «Понесли!» – скомандовал центурион Хьаскра.
…«Восьмерка» взорвалась, когда до открытого люка было рукой подать. Ну, или лапой. Когтистой, с перепонками между пальцев.
13. Чудо подоспело
Еще один эхайн. Не слишком высокий по здешним меркам, очень худой, жилистый, непонятного возраста и весь какой-то поношенный, как пыльная одежка из забытого бабушкиного сундука. В свинцово-сером комбинезоне из плотной материи, что, может быть, являло собой сильно облегченный вариант скафандра, не патрульный и не Истребитель… да и комбинезон выглядел таким же потрепанным, как и его хозяин, весь в грязных разводах и ржавых отметинах. Глаза на прорезанном глубокими морщинами кирпичном лице горели живым желтым пламенем. Небритая щека слева была глубоко и, по всей видимости, недавно располосована чем-то очень острым, кровь все еще набухала по краям пореза мелкими каплями, которые эхайн периодически смахивал бурым от грязи рукавом. Вдобавок, от него отвратительно пахло немытым телом и какой-то нездоровой химией. – Пойдешь со мной, и никто не пострадает, – объявил он Севе, старательно подбирая слова. Казалось, ему стоило громадных трудов скрыть необъяснимую радость. – А, вспоминаю, – проговорил Сева равнодушно. – Это вы приставали к нам с дурацкими вопросами в портовом трактире. – И еще завалил твоего охранника-пилигрима, – злорадно закивал потасканный. – Мичман Нунгатау, верный слуга янрирра. – Охранника? – Сева вытаращил глаза. – Какого охранника? Какого пилигрима?.. Впрочем, неважно. Не понимаю, чего вы за мной таскаетесь… э-э… мичман… но просто дайте мне закончить то, что я начал. А потом уже обсудим волнующую вас тему. Серый эхайн осторожно, словно опасаясь нарваться от абсолютно безобидного на вид Севы на какой-то ужасный подвох, приблизился и внимательно, с профессиональным интересом, осмотрел тело. – Неслабо перепало горемыке, – заметил он с непоказным участием. – Тяжелый боевой скерн – это вам не шуточки. Что за манера пулять из таких игрушек по живым капралам? – Это Истребители, – горестно сказал Тони, о котором все несколько подзабыли. Мичман изумленно вытаращил рыжие зенки. – Этелекх, – сказал он. – И разговаривает! – Я что, по-вашему, мычать должен?! – обиделся Тони. – Я не о том. – Если мичман и смутился, то самую малость. – Ты разговариваешь, как обычный эхайн. У нас в казарме, бывало, новобранцы с Севера не так бойко стрекотали, как ты… Тот, пилигрим в «Зелье и пороке», тоже вовсю расчесывал на чистейшем эхрэ, но с дозвоном… с акцентом, как у Красных. Может, ты мне объяснишь, что тут потеряли Истребители? – Они хотят взорвать поселок… станцию, – сказал Тони. |
