– Может быть, и так, – безразлично произнес Бруно, – но это не так уж важно. Королева приказала своим кораблям доставить сюда побольше наемников и помешать прибытию к вам подкрепления с моря.

Я не знаю, было ли это правдой; возможно, Бруно и королева беседовали об этом, но в то время радость переполняла меня и я думала только о нашей совместной поездке. Любезная и спокойная манера, с которой Бруно вел разговор, добавила Обигни чувство неловкости, и я это заметила. Он не проронил ни слова, пока мы пересекали внутренний разводной мост и спешивались во дворе. Я обвела глазами крепость и моя неприязнь к ней усилилась. Мне не хотелось быть засаженной здесь вместе с императрицей Матильдой, и я тщательно перебирала в уме все, что услышала и что могла бы использовать, уговаривая ее уехать. Хотя понимала трудность поставленной передо мной задачи, так как была уверена в совершенном равнодушии императрицы к судьбам людей, чьей гостьей она являлась.

Оказалось весьма кстати, что во время нашего пути я тщательно обдумывала как себя вести с Матильдой, потому что не успели меня привести к ней и только я присела в низком реверансе, как императрица встала с кресла и сказала:

– Можете подняться, леди Мелюзина, и пройти со мной. Я желаю побеседовать с вами отдельно.

– Но, мадам, – воскликнул Обиньи, – подошло время обеда.

А леди Аделисия, табурет которой стоял слева от кресла, вставая, предложила:

– Матильда, давайте позволим леди Мелюзине снять плащ и отряхнуть пыль, прежде чем задавать ей вопросы.

Но Матильда даже не взглянула на Аделисию. Она подняла брови и залилась тонким высоким смехом.

– Чтобы дать вам время научить ее как надо отвечать, мой дорогой Вильям?

У Обигни было такое выражение лица, что мне с трудом удалось подавить улыбку. Разговаривая с Бруно, он не обращал на меня никакого внимания, ведь обычно женщины не участвуют в беседах о войне и политике, и теперь, наверное, припоминал, что я могла расслышать из их разговора.

– О нет, – продолжала Матильда голосом таким же резким, как и ее черты. – Я намерена услышать, что она скажет, прежде чем ее заставят повторить это больше десятка раз так, чтобы это легко слетало с ее языка. Ее, уже должно быть, проинструктировали в лагере короля – этого я ожидаю…

Императрица сказала «она», как если бы у меня не было имени, не отказываясь при этом использовать меня в своих целях, и прежняя антипатия к ней возродилась с новой силой.

– Прошу прощения, мадам, – прервала я ее почти в обморочном состоянии, испуганным – по крайней мере, надеюсь, создавалось такое впечатление – шепотом. – Клянусь, король только спросил меня о согласии поехать к вам и выслушал мой ответ.

– И никто не инструктировал тебя, что говорить?

Я позволила своему взгляду скользнуть по Бруно, а затем снова вернуться к ней.

– Нет, мадам. Для инструкций совсем не было времени. Мы приехали из Рочестера вчера перед обедом.

– И ни слова о том зачем тебя привезли?

Я покачала головой. Она не поверила мне, это было видно. Я снова быстро взглянула на Бруно. Мне хотелось, чтобы она решила, что я боюсь его.

– Ах, да, сэр Бруно, мой муж, передал, что мне доверили быть вашей дамой на время путешествия, если на то будет мое согласие и я, конечно же, согласилась.

Она улыбнулась немного смягчившись в уверенности, что меня влекло к ней воспоминание о радости, которой она якобы наполнила меня во время последней встречи. Думаю, что и взволнованный взгляд Бруно, и смесь бешенства и тревоги на лице Обигни, и страх леди Аделисии – все это вместе, должно было уверить императрицу в моем простодушии. И вселить в нее уверенность, что изолировав меня от беззвучных, угрожающих и сдерживающих указаний, можно будет получить полезную для себя информацию.