– Да, да, конечно, – сказал епископ с каким то отсутствующим видом, так как его мысли были где то далеко. – Ну тогда, давайте вернемся в Бат, – более оживленно добавил он через минуту, – и решим, можем ли мы продолжать путь вместе.

На мой взгляд это было бесспорно, но моим долгом было сразу же присоединиться к королю и, конечно, я не мог взять с собой Мелюзину. Я сказал Винчестеру, что, если можно, я послал бы Мелюзину на восток с тремя моими людьми и Эдной, но испытал облегченье и признательность, когда Винчестер сказал, что может взять ее к королеве. Я подумал, что Мелюзине это также было бы приятно, однако, когда в тот день мы остались одни, она дала волю взрыву ярости, хотя это было бессмысленно. Еще в начале нашей совместной жизни я объяснял до хрипоты, что когда король воюет, мое место рядом с ним, а не возле жены. Наконец, не зная, что еще сказать, я заверил ее, что с Винчестером она будет в полной безопасности. В ответ она залепила мне пощечину, и я разгорячившись, ушел спать на чердак конюшни.

Мы расстались лишь немногим более вежливо. Поднимая ее в седло, я повторил несколько раз:

– Мне самому очень жаль, что я не могу взять тебя, Мелюзина.

И она ответила:

– Не беспокойся, я поняла очень хорошо, – и повернула Кусачку к лошади епископа Винчестерского.

Я проклинал императрицу Матильду всю дорогу от Бата до Валингфорда, где присоединился к королю. Вероятно, было несправедливо обвинять императрицу в моей ссоре с Мелюзиной, но прежде я никогда не видел свою жену такой безрассудной. Казалось из Матильды истекал яд и отравлял любого, кто проходил мимо нее. Я прискакал в королевский лагерь с настроением убивать, но возле Валингфорда не было боевых действий. Стефан предпринял несколько ложных атак, но крепость была слишком сильной, чтобы взять ее штурмом без больших потерь. Когда я прибыл, армия занималась строительством двух маленьких деревянных крепостей на небольшом расстоянии от Валингфорда. С их помощью армия Стефана могла бы не допустить, чтобы люди Глостера доминировали на местности. Это не улучшило моего настроения. Если бы я это знал, то сам проводил бы Мелюзину к королеве. Целая неделя ушла на то, чтобы сделать эти небольшие крепости обороноспособными.

К счастью, когда мы маршировали на запад к Бристолю, который означал новую осаду, что снова не давало мне утешения, один остроумный командир группы фуражиров принес весть, что удерживаемая врагом крепость при Керни плохо охраняется. Мы были на месте в этот же день поздно вечером и на следующий день взяли ее штурмом. В этот день я убивал достаточно, так как оказался первым на штурмовой лестнице и сразу прикончил троих: одному перерезал горло, другому вспорол живот, а третьего перебросил через стену после того, как отрубил ему руку. Я не подсчитывал полный итог, но Стефан присудил мне лишнюю долю добычи, так как я, должно быть, отличился во время штурма. На следующий день я почувствовал себя немного лучше, а еще через два дня – даже совсем бодрым, глядя на панораму еще большего сражения, когда депутация от города Мальмесбури пришла с поклоном к Стефану, чтобы он избавил их от тирана, который хитростью взял Маль месбурийскую крепость. Стефан услышал, что крепость попала в руки Роберта Фиц Хуберта, но ничего не сделал, так как этот человек был родственником Вильяма Ипрского. Однако, выслушав, какие мерзости Фиц Хуберт навязал городу и жителям сельской округи, даже Ипрс испытал отвращение и не смог сказать ни слова в защиту своего родственника. Он не протестовал, когда король ввел войска в Керни и изменил направление своего марша с юго запада на северо запад. Но мне это не доставило никакого удовлетворения. Я не мог ослабить разрывавшую меня ярость, потому что город открыл свои ворота королю, а Фиц Хуберт малодушно сдал крепость безо всякого сопротивления. Из уважения к Ипрсу Фиц Хуберту позволили свободно уйти, и все за исключением меня, – я знаю, что был не прав – радовались, что такое укрепленное и такое близкое к узлам сопротивления восставших место пало в незапятнанные руки короля.