Я занял мое обычное место слева и на полшага позади от Стефана, а барон с мощными легкими, по имени Бальдвин Фиц Гилберт, который выкрикивал призывы, так как голос Стефана был слишком слаб, стоял справа. Кэмвил, который уступил место Фиц Гилберту, стоял за ним. И на своих обычных местах, хотя и пешие, были другие, кто разделял со мной мои обязанности. Я был рад видеть, что наша собственная группа была значительно усилена некоторым количеством местных рыцарей. Я не знал всех их по именам, только Ричарда де Куарси слева от меня и Илберта де Лейси позади него, рядом со мной; все они были в хорошем расположении духа.

Через болото или нет, но армия Глостера вышла на поле хорошим порядком и двигалась на нас до тех пор, пока я еще мог различать наши армии и гербы наших предводителей. Честер вел центр и уже осыпал бранью короля и его сторонников. Я смог услышать несколько слов и вынужден был прикусить язык, чтобы сдержать свое одобрение, когда услышал, как он называет Валерана коварным и вероломным, но как и большинство его призывов, многое из этого было ложью. Он называл Валерана трусливым и малодушным в делах, но ни то и ни другое не было правдой, и в этот день Валеран, конечно, принимал участие в сражении.

Больше я ничего не слышал от наших врагов, потому что Фиц Гилберт голосом, подобным медному гонгу, отвечал им оскорблением на оскорбление, ложью на ложь. Конечно, то, что он говорил о Мильсе Глостере, Честере и графе Роберте, было неправдой, и он не докончил свои выкрики, так как вопли с вражеской стороны и крики наших собственных людей полностью заглушили его. На поверку Честер оказался совсем не трусом, вырвавшись возле линии пехотинцев далеко вперед от своего отряда. Он и его люди, следовавшие за ним, надеялись тряхнуть наших пехотинцев и вынудить их сломать свой тесный строй. Люди верхом на лошади имели огромное преимущество перед остальными пешими воинами, но они не могли преодолеть сплошную линию пикинеров, не потеряв множества лошадей.

Наш строй держался, и Честер, как раз перед тем как его лошадь прокололи, сдвинулся в сторону сильно накренившись в седле, чтобы попытаться ударить своим копьем. А затем все смешалось: кричащие, вопящие от ужаса люди и ржущие, рвущиеся лошади. Я отвернулся: я никогда не мог выносить вида раненых лошадей. Я взглянул на короля, который неотрывно и напряженно смотрел направо, где Ипрс почти полным галопом вывел свой отряд против пестрой толпы Уелша. Они были смертоносны как стрелки, но недисциплинированны, чтобы стоять и принимать удар, и Ипрс намеревался рассеять их прежде, чем они смогут начать стрелять или обойдут вокруг фланга нашу пехоту, чтобы применить свои длинные ножи.

Они рассеялись, и король засмеялся и взмахнул огромным позолоченным боевым топором, который подарили ему жители Линкольна. Я услышал приказы Честера, и конный отряд начал собираться и поскакал поперек нашего фронта на помощь Уелшу. Несколько рядов последовали за ним, но немногие из жителей имели арбалеты, а у наших оруженосцев не было времени перезарядиться, так как когда всадники внезапно уехали с фронта, тут же пришла пехота. Я вытащил свой меч и чуть не ударил сэра Илберта де Лейси, который был рядом со мной, когда услышал, как Стефан закричал от боли. Вне себя я оглянулся, чтобы найти причину. Этот крик боли был вызван не физическим ударом. Я мгновенно все понял, когда увидел стремглав скачущего Валерана и его людей, бегущих в беспорядке, так как их атаковал Роберт Глостер.

Я уже все знал. Даже когда первая волна пехоты достигла нас, и король бросился вперед, размахивая своим топором, я знал, что битва проиграна.