Вот в чем заключалась «утка». И Жан дрался из-за кого? Из-за нее. С издателем, возможно. О, не все ли равно!

Она поднесла журнал близко к глазам. Слова казались ей пятнами. Нет, это не пятна, она могла их отчетливо читать. И затем вдруг, с той же смертоносной быстротой, с какой тяжелый камень падает с высоты в глубокую воду, воспоминание о Гуго пронизало ее мозг. Он узнает!

Может быть, он даже – он уже знал теперь, – но на это было непохоже, он не читал французских газет. Но он узнает. Большой рисунок ее кисти, такой, как этот, будет, вероятно, перепечатан и другими мелкими журналами, иностранными газетами.

Она отвела волосы со лба. Ее рука по сравнению с лицом была очень холодна.

И она намеревалась сделать Гуго такую вещь, намеревалась обмануть его! Она бы так и сделала, сделала бы с радостью, если бы ей не послали этот журнал. Она могла бы еще так сделать. Легко будет, наверное, убрать от него газеты – остался ведь еще только один день.

Ей никогда не казалось, что она прибегает к обману, пока она не увидела этот рисунок. Грех никогда не кажется очень большим, пока не боишься, что он будет обнаружен.

Портрет, который она сделала так много лет тому назад, казалось, смотрел на нее недоброжелательно.

«Ты ему теперь расскажешь все обо мне», – казалось, говорил он. А если она ему скажет? Что тогда?

Он бросит ее. Ее лицо посерело.

– Я не могу этого сделать, – с отчаянием произнесла она, – не могу, не могу этого сделать.

Она ушла в затемненную комнату и, расхаживая, говорила сама с собой тихим голосом. Казалось, словно она выступает в собственную защиту.

– Я нисколько не согрешила, – продолжала она, – если бы Роберт мог жениться на мне, он бы это сделал. Я его любила так же сильно, как если бы мы были женаты. Разве грех жить с человеком, которого любишь, который все равно имел бы другую женщину, если бы не имел меня? Я не женщина легкого поведения, ни один другой мужчина не коснулся меня за всю мою жизнь… Конечно, о, конечно, Гуго поймет. – Она стояла молча, она знала, даже когда говорила это, что ни один мужчина не в состоянии понять прошлое женщины, которую он любит. Она знала, что Гуго не простит. Это было не в его духе. Она знала его взгляды, взгляды, под влиянием молодости полные нетерпимости, на тему о мужчинах, девушках, о женитьбе. Она слышала, как он высказывал эти взгляды, и не сознавала, над какой пропастью она стояла.

Ее любовь к Роберту – это было столько лет тому назад. Никто, казалось, не знал об этом. Де Солн знал, и, вероятно, его отношение к этому факту бессознательно повлияло на нее в том смысле, что она стала смотреть на все это как на явление, не имеющее никакого значения.

Она с ужасом осмотрела комнату: цветы, книги, хлыст для верховой езды, фотография Гуго. Гуго, везде Гуго.

– Я не могу отказаться от него, – в волнении говорила она, – я не хочу.

Ее мысль заглядывала в будущее. Все будет в порядке, раз они обвенчаются. Она знала Гуго, она знала, что может привязать его к себе так сильно, что ничто не смогло бы разлучить их или стать меж ними. В Англии никто не будет знать, Фэйн постоит за нее. Она с ужасом сознавала, как много значит для нее Гуго. Это уже не было только то чистое счастье, которое он ей давал, это шло гораздо глубже. Она так привыкла за эти три короткие недели думать о себе как о его жене. Замужество с ним означало покой, устойчивость, удовлетворение всего ее существа. Все одиночество, пустота всех этих лет – все бы изгладилось. И он так любил ее! Может быть, он молод, неотесан, неуравновешен, но он умел любить. Она не могла отказаться от него.