| Ты не ребенок, напомнила она себе. Ты успела пожить на каждом из материков Земли, побывала чуть не в каждом из знаменитых, значительных городов — да что там, ты совершила свое первое кругосветное путешествие в тринадцать лет. Ты не ребенок! Она не будет распускать нюни, она совершенно не нуждается в утешениях, братских объятиях и похлопываниях по спине — это было бы просто смехотворно. Другое дело любовник.., только вот нет никого под рукой. — Здесь был тайфун, в тысяча семьсот семнадцатом, — сообщила она далеким, затянутым дымкой холмам. — Он причинил большие разрушения. А что бы он наделал сейчас, когда риф не защищает землю! Элия упорно смотрела на далекие вершины холмов. — Прогноз очень хороший. Тебе что, плохо здесь, наверху? На берегу было лучше? Она повернулась, стараясь выглядеть по возможности спокойной и непроницаемой. — Что ты хочешь сказать? Кас печально улыбнулся. Элия с удивлением заметила, как много седины в его бороде, как много глубоких морщин на сумрачном лице. Даже здесь, в тропиках, он выходил из дома без защитных очков и солнечной блокировки. Безрассудство, чистое безрассудство. — Это началось пятого, так ведь? — спросил Кас. — Во вторник? На Элию нахлынула волна облегчения. — Ты тоже? Ты тоже почувствовал? Значит, она не одна такая. Она не входит с ума. — Слегка. Я всегда ощущаю это слабее. Не так, как ты. Такая вот непроницаемость. Элия упала Касу на грудь, он крепко, до боли в костях, обнял ее, и это было прекрасно, и совсем не смешно, и очень-очень нужно. Несколько секунд она стояла молча, припав к плечу брата — а у Каса хватило соображения ничего не говорить, ничего не спрашивать. — Так плохо еще не было, — сказала Элия. — Никогда. И каждый раз становится хуже. Было очень плохо, когда умер Омар. Когда Тал — еще хуже, но все равно не так, как сейчас. — Это твой, прямо к тебе адресованный зов. Твой кишмет. Вот потому и так сильно. Она знала это, знала давно и все равно застонала от ужаса, услышав сокровенную свою мысль выраженной в словах. — Нет! Нет! Я не покину тебя! Я никуда не уйду! Большая, крепкая ладонь брата придержала судорожно рванувшуюся голову Элии. — Элия, сестренка! Они же все сперва так говорили, все. Тебя же всю корежит, как угря на сковородке. Оставь бесполезное сопротивление. Элия продолжала бормотать какие-то возражения — чувствуя одновременно, что теряет, даже потеряла, последние остатки недавней решимости. — Я говорил с Сампом, — сказал Кас. — Я связался с ними во вторник. — Ты.., во вторник? — Не забывай, что я тоже это чувствую. Ты все улыбалась дебильной такой улыбочкой, а сама зеленая, веселенького такого цвета, как травка луговая. Острые кулачки Элии замолотили по широкой, надежной груди. — И ничего подобного! — Ну не то чтобы как трава, скорее уж ты была.., ну, как бы это сказать.., бирюзовая! — Скотина! — А иногда — вроде чуть незрелого авокадо. Как бы там ни было, они сказали “да”. — Что — “да”? Элия отодвинулась от брата, взглянула ему в глаза. — Вариантов у них хоть отбавляй. Они хотят, чтобы ты помогла. — Нет! — Элию охватили ужас и растерянность. — А что, если это ошибка? Разве не могла я ошибиться? Кас укоризненно покачал головой: — А змеи тебя последнее время не беспокоили? Элия отвернулась. — Когда? — Ее голос звучал потерянно и обреченно.                                                                     |