— М-гм, Откровенное фуфло, — говорю я, возвращая очки.

— Ах-ах, как же! Мы же были в Европах!

— Расслабься, Скай. Фуфло твои очки или нет, я тебе скажу без всякой Европы, и ты это прекрасно знаешь.

Никто не возьмется посягнуть на мой авторитет, если дело касается «дизайнерского» барахла под фирму. Откуда и моя поездка в Европу, и мой Комфортмобиль, и мой Модернариум? Оттуда: липовая «фирма» — часы да футболки. В нашем студенческом городке я был торговым представителем некой компании, обосновавшейся в окрестностях Прово, штат Юта, которая стала вечной головной болью для модного дома «Шанель». И для «Ральфа Лорана», и «Ролекса», и «Пьяже», и «Хьюго Босса». Мой скромный бизнес, надо сказать, развивался довольно бойко, до тех пор, конечно, пока не вмешались копы и не прикрыли его.

— Улыбочку! — Гея снимает «полароидом» меня и Анну-Луизу, и пока мы старательно изображаем голливудские улыбки, на другом конце «Свалки» кучка юнцов и девах, любителей целыми днями ошиваться в торговом центре и гонять на скейтбордах, взрывом истерического гогота встречает появление на экране в конце видеоигры пульсирующего призыва — «Нет наркотикам!». Музыкальный автомат, начиненный компакт-дисками, выдает одну модную композицию за другой. Все наперебой болтают — так, ни о чем. Минк, моя любимая официантка, берет у меня заказ на «фунгус-гумунгус» и только вздыхает, когда Анна-Луиза в миллионный по счету раз просит принести ей диетическую кока-колу. Гармоник — задвинутый на компьютерных «Темницах и драконах» и повернутый на «старой доброй Англии» рыцарских времен — просит «прекрасную деву» «поднести ему меда», и Минк снова вздыхает и уточняет, какая кока-кола его устроит больше — обычная или диетическая.

— Этим летом в Амстердаме, — говорю я, — мне повезло столкнуться с малышней из какой-то бостонской частной школы. Мы в одном общежитии жили. Всю неделю они до тошноты обкуривались травой, объедались клубникой и хныкали, что их закусали комары, когда они катались по каналам. У них у всех был один пунктик: каждому, кто вместе с ними оказывался в пабе при общаге, показать, какие они богатенькие. Так вот, один из этих пижонов по имени Крис все нудил и нудил про свой «ролекс», который папаша ему подарил на день рождения, а потом он как-то вдруг вздумал пройтись насчет Ланкастера и нашего Завода — дескать, странно, что я еще не фосфоресцирую, как циферблат на часах. Тут я ему и говорю: «Слышь, Крис, дай-ка глянуть на твои часики». Он и дал. А часы липовые! О чем я ему и сообщил.

— Как ты мог это увидеть?! — запротестовали мои друзья-приятели.

— Проще простого. У настоящего «ролекса» секундная стрелка движется плавно. А у поддельного — тик-тик-так. Кто знает — не спутает. Я, честно говоря, сам пожалел, что сказал ему. Все-таки отец подарил… Но уж больно он нарывался, и вообще, если папаша втюхивает тебе подделку и при этом морочит голову, будто это самая что ни на есть крутая фирма, разве не лучше знать правду?

Вопрос мой повисает в воздухе. И до меня вдруг доходит, что ни у кого из моих друзей нет биологического отца, который бы стабильно и ощутимо присутствовал в их жизни — включая меня самого. Так что я легко догадываюсь, какой ответ я мог бы от них услышать: «Да мы любой чепуховине из рук отца были бы рады — и лишних вопросов задавать не стали бы!» Замечу, кстати, что последним подарком, который я получил из рук своего биологического папаши, Нила, была стетсоновская шляпа, наполненная коноплей с его наркоделянки в долине реки Гумбольдт.