— Тело само знает самую слабую точку — там и заявляет о себе, — выдаю я, как говорящий попугай, напичканный заумными изречениями хиппи. Джасмин здорово нам в детстве мозги компостировала. Вся эта дребедень засела во мне крепко-накрепко и выскакивает на поверхность в самые неподходящие моменты.

— Ты весь в мать, Тайлер, сынок. Да, чуть не забыла. Тебе сегодня звонили.

— Звонили?

— Из Парижа. Некая мадемуазель Стефани. О-ля-ля!

— Она оставила свой номер?

— Сказала, сама перезвонит позже.

Дверь Модернариума приоткрывается, и в щель просовывается голова Дейзи: смешные желтые дреды малость разлохматились, и вид у них не самый опрятный.

— Халло, мистэр сегцеэд! Вы говогить с мисс Фганс!

— Привет, Дейзи.

Дейзи вваливается в комнату, держа на руках уютно свернувшуюся в клубок Киттикатьку, которой удается сохранять самый умиротворенный вид, несмотря на бурные сотрясения двуцветного, как цветок фуксии, платья для танцулек по моде шестидесятых, явно из благотворительного магазина одежды.

— Ну, кто такая эта мисс Франс? Давай, давай. Колись.

Джасмин и Дейзи обе выжидательно вытягивают мне навстречу головы в предвкушении смачных подробностей.

— Знакомая. — Вот все, что я им сообщаю. Они переглядываются и тут же снова берут меня под двойной прицел.

— Не будь занудой, Тай! — с укором говорит Дейзи.

— Извините, ребятки, я что-то не в настроении. — Я отвожу взгляд и переключаюсь на односложный режим. Любые их попытки выудить из меня что-либо обречены на провал.

— Ладно, подождем. Мы ведь все равно узнаем, Тай. Мы же всегда все узнаём, — не отступает Дейзи. — Кстати, Джасмин. Ты ни за что не догадаешься, кем все хотят нарядиться в этом году на Хэллоуин. Тобой.

— Не может быть.

— Может! У нас в школе все, как один, собираются нарядиться Джасмин Джонсон и что-нибудь намалевать на лбу.

— Брысь отсюда! — Мне вдруг хочется побыть одному. Джасмин и Дейзи чересчур разрезвились. Тормозов нет. А я разнузданности не терплю. В моей собственной комнате к тому же. Те, у кого нет тормозов, обожают задавать дурацкие вопросы, и рассчитывают получить на них ответы. Когда в воздухе пахнет разнузданностью, ни в коем случае нельзя открывать свои тайны, иначе они в тот же миг обесценятся. Чужие тайны вообще никем не ценятся — факт! Так что свои тайны я держу при себе.

Джасмин и Дейзи, наперебой стрекоча — а проку от их трескотни, как от кредитной карточки, на которой давно не осталось ни гроша. — выкатываются за дверь, прихватив с собой Киттикатьку. В наступившей вдруг тишине я подхожу к моей Глобоферме и заставляю планеты вертеться. Я все думаю о Джасмин и Дэне. Думаю о том, что вот я думаю, будто знаю человека вдоль и поперек, и вдруг — хлоп! — оказывается, это был не он, а всего-навсего персонаж из мультяшки с его именем. И вдруг вот он передо мной во плоти — толстый, капризный, шумный субъект, требующий к себе какого-то особого отношения, недоступный пониманию, и такой же, как я, растерянный, и, как я, неспособный помнить о том, что каждый в этом мире по-своему страдает, не только ты да я.

Я отыскиваю самое удаленное от Ланкастера место на планете — антипод Ланкастера — где-то посреди Индийского океана. Антипод Парижа — Крайстчерч в Новой Зеландии. Антипод Гонолулу — в Африке: Хараре, Зимбабве.

Я думаю о том, как окружающие походя предают меня, попросту не заботясь скрывать, как мало их заботит моя персона.