– Ух ты… – сказал Сергей, подавшись вперед, и прибавил громкость. – Смотри, что делается…

Матвей отвлекся от монитора и перевел взгляд на экран телевизора на стене. Шла криминальная хроника. Камера охватывала красивый дом из красного кирпича, сложенный в стиле средневекового замка – с башенками по углам, с большими витражными окнами. Оцепление не оставляло сомнений в том, что в доме совершено преступление.

– Что, какого-то чиновника на взятке поймали? – спросил Матвей, и анестезиолог проговорил, не отводя взгляда от экрана:

– Нет. Умерла Аглая Волошина.

– Кто это? – Имя казалось смутно знакомым, но Матвей никак не мог припомнить, где и от кого его слышал.

– Да ты что? Это же писательница, которая никогда не давала интервью. Сейчас как раз сериал идет по ее книгам. Моя жена на час из жизни вырубается каждый вечер – хоть умрите все, но ее не троньте, пока титры не пойдут.

– О, точно! – вспомнил Матвей. – Мама моя скупила, кажется, все ее книги – три полки в шкафу точно помню. Еще думаю – откуда имя знакомо… А подробностей нет?

– Да журналистов в дом не пускают, видимо, так интригу и держат – ее ж никто не видел никогда. Мы с Елизаветой моей даже поспорили – я говорю, что как человек Аглая не существует, просто проект, где несколько авторов, а она утверждает, что нет – мол, стиль не подделаешь.

– Выходит, Елизавета выиграла. Кого-то же нашли мертвым в доме этой Волошиной.

– Ну, мало ли… Погоди-ка… – Сергей добавил громкости.

– …по всей видимости, труп пролежал в доме около семи суток, но точной информации сотрудники правоохранительных органов пока не дают, – сказал корреспондент, и камера снова взяла крупным планом дом и стоявшую у ворот машину оперативной группы.

– Нормально… – проговорил анестезиолог. – Это ж что выходит – целую неделю никто не спохватился? Она одна жила, что ли?

– Видимо, да, – откликнулся Матвей. – В любом случае это теперь будет новостью номер один – такая интрига. Писательница, лица которой никто не видел, погибает при неясных обстоятельствах. Прямо сюжет нового романа.

– Только Волошина его уже не напишет.

В это время в ординаторскую вошла дежурная сестра Женя:

– Матвей Иванович, там у Куликовой истерика.

– Истерика? Вы ей губу обработали?

– Да. А сейчас она воет и никого к себе не подпускает.

– Позвоните Евгению Михайловичу, пусть тоже подойдет, я сейчас.

Матвей закрыл файл, набросил поверх хирургической робы белый халат и отправился в отделение.

– Не подходите! Не подходите ко мне!

– Люда, оставьте нас, – попросил Матвей. – Когда Евгений Михайлович придет, сразу сюда его.

Медсестра кивнула и вышла, закрыв дверь, а Куликова снова уткнулась лицом в колени и заскулила. Матвей остановился в шаге от нее, присел на корточки и тихо спросил:

– Наталья Анатольевна, я могу помочь?

Она только помотала головой, но не умолкла, продолжая терзать пространство монотонным воем.

– Что-то случилось? Не хотите поговорить?

Снова то же движение головой. Матвей видел в своей жизни немало истерик, но так и не научился справляться с ними, вернее, не знал иного способа, кроме хорошей оплеухи, но не бить же пациентку, женщину, уступающую ему в весе раза в два? Он понимал, что никакими словами не прекратит происходящего, нужно ввести препарат, но как сделать это, не применив физическую силу, пока тоже не знал.