Через некоторое время они потеряли интерес к этому движению.

Макинтайр, стремясь преуспеть в качестве скульптора, переехал в Мэйнард-Сити изучать это искусство в мастерской недавно прилетевшего с Земли знаменитого мастера. И вот через десять лет бывший пацифист стал солдатом-наемником для того, чтобы спасти свою собственную шкуру.

В деревушке Лестер Фолз они поднялись на борт маленького почтового суденышка, которое шло вверх по течению Стинниса на восток.

Когда Макинтайр стал у леера, глядя вниз, на стремительно бегущую воду, к нему подошел Халлерт. Маленький человечек с водянистыми глазами казался испуганным насмерть; он все время молчал во время перехода.

– Как ваш желудок? – спросил Макинтайр.

– Пока держусь. Как вы думаете, будут какие-нибудь затруднения?

– Какого рода затруднения вы себе представляете?

– Я имею в виду Правоверных, – прошептал Халлерт. – Я видел, как Уоллес говорил с кем-то в армейской форме.

– Ну и что? Вероятно, кто-то из его дружков.

– Мне это не нравится. А если он выдаст нас? Он ведь уже получил тысячу наших денег, и если выдаст, то получит еще тысячу от Правоверных.

Макинтайр сердито огрызнулся:

– Ваши домыслы не стоят и ломаного гроша, Халлерт! Если вы полагаете, что Уоллес собирается нас предать, то прыгайте за борт и продолжайте путь в одиночку.

– Вы же знаете, что я не смогу этого сделать.

– Тогда помалкивайте, – раздраженно сказал Макинтайр. – Мы платим Уоллесу за работу, и поэтому должны допускать, что он заслуживает доверия.

Во всяком случае, процентов на пятьдесят.

Прибыв в шахтерский поселок Коллинз-Форт, они остановились на ночлег в дешевой гостинице с ободранными стенами, где их встретил мрачный портье.

Это была гостиница для наемников. Все втиснулись в две тесные, пропитанные жуткими запахами комнатенки. Макинтайр не мог заснуть всю первую половину ночи, лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к хриплому, безудержному хохоту, доносившемуся снизу.

Едва только он сомкнул веки, как Уоллес разбудил его толчком под ребра. Уже светало. Их проводник был грязен, от него несло алкоголем.

– Мы сейчас же уходим. В семь отправляется поезд на юг, – сказал он и бросил на Макинтайра полунасмешливый-полупрезрительный взгляд. – Вы солдат, поэтому немедленно поднимайтесь.

– У нас есть время хотя бы умыться?

– Умываются на «гражданке». А чем больше грязи и щетины на ваших прелестных лицах, тем вероятнее, что вас никто не узнает. Вставайте!

Станция монорельсовой дороги находилась на окраине городка, в получасе ходьбы от гостиницы. Ежась от утренней сырости и от сознания, что он грязен и неряшлив, Макинтайр вместе с товарищами поспешно вышел на дорогу. Он притронулся к щекам: на них отросла жесткая щетина. В первый раз за всю жизнь он не побрился, и это очень раздражало его.

Когда они подошли к станции, солнце уже поднялось над горизонтом. У зева трубы монорельса выстроилась длинная очередь за билетами. Очевидно, поезда нечасто ходят отсюда в сторону равнины. В очереди, как заметил Макинтайр, стояли несколько человек в армейской форме.

Он слегка подтолкнул локтем Уоллеса:

– Правоверные.

– Я вижу. Ну и что?

– Вы не боитесь, я имею в виду, они могут… – Макинтайр умолк, теряя самообладание.

– Они ничего не сделают, если вы сами не выдадите себя, – рассердился Уоллес.