Изменить размер шрифта - +

Весь путь до плато я раздумывал о первой неудачной экспедиции. Мало я о ней знал. Отец не любил о ней рассказывать... Потом я вспоминал о школе, о ребятах и старался не смотреть в окно, чтобы не замутило.

...Все-таки я тогда был еще очень мал, хотя меня и считали развитым не по летам. Теперь, став на несколько лет старше, я иными глазами смотрю на мир и понимаю многое, что я тогда не понимал, а только смутно чувствовал. Почему-то зафиксировала же моя память то, что я мог понять лишь юношей...

Подавленное настроение начальника экспедиции и сыновняя скорбь Жени передались остальным, и, когда мы через несколько часов подошли к плато, все поднялись со своих мест с каким-то странным выражением лица— очень взволнованные.

— Взгляните на плато сверху,— торжественно предложил отец.

Дверь в кабину пилота была открыта, и мы столпились за спиной Ермака (он один только не приуныл).

Вертолет медленно описывал широкий круг: Ермак искал место для посадки.

Насколько хватал глаз, простирались величественные горные кряжи, заросшие лиственницами или убеленные снегом. Нестерпимо сверкнул на солнце ледник, сползавший в узкую затененную долину между обрывистых скал. Где же плато? И вдруг я увидел его, как скошенную плоскость: огромное базальтовое плато с круглым озером посредине. Над озером повис туман.

— Надо найти место, не открытое ветрам! — прокричал Ермак: ужасно гудели моторы.

Но Ангелина Ефимовна потребовала пройти чуть дальше к северу, она хотела видеть с высоты птичьего полета вулкан.

Ермак повернул ручку управления влево, а потом к себе. Вертолет легко повернул и взмыл вверх. Мы стремительно пронеслись над острой, скалистой вершиной. Далеко внизу, в страшной глубине почти черного, отвесного ущелья, пенилась узкая горная река. Вырываясь из ущелья на простор долины, она сразу широко и свободно разливалась между огромных камней.

Необитаемы были эти места и суровы — белое пятне на геологической карте. И горы эти, и реки, и величественное плато, еще безымянные, ждали своих открывателей. Параллельно пересеченному нами хребту тянулась черная, как антрацит, долина, резко выделяющаяся среди зеленых и пестрых склонов гор. Вертолет пролетел над черной долиной, покрутился, как птица, над высокими, мрачными горами и замер в воздухе. Под нами поднималась гигантская воронка с зияющим крутым кратером. От нее и начиналась черная каменная река, залившая дно долину—лавовый поток.

— Вулкан! — заорал я во все горло, совершенно потрясенный.

Ангелина Ефимовна впервые глянула на меня благосклонно.

Ермак беспощадно повернул назад, не слушая воплей профессора.

— Горючее! — крикнул он.

Покрутившись над плато, Ермак перевел вертолет на режим планирования и «произвел расчет на посадку». Прежде чем окончательно приземлиться, осторожный Ермак подержал вертолет на высоте двух метров, огляделся внимательно и лишь тогда поставил машину на колеса.

Отец выскочил первым, я — за ним. Мы стояли на плато. Сколько раз я о нем слышал, сколько видел его во сне — загадочное, пугающее, первобытное.

...Не так давно я со своим приятелем, одноклассником Вовкой, был на выставке картин американского художника Рокуэлла Кента.

Его гренландский цикл!.. Я как увидел, так и застыл. Вовка ждал, ждал меня, рассердился и ушел домой. А я был до самого закрытия. Дело не в сходстве ландшафта, но такие картины Кента, как «Гора, отражающаяся в воде», «Пасмурный день», «Охотники на тюленей» и, в особенности, «Пролив Адмиралтейства», передавали самый дух плато, как бы его сущность. Что-то мрачное, суровое, недоброжелательное к людям таилось в этом плато...

Угрюмые, обрывистые скалы, отражающиеся в совершенно прозрачном озере, издали походили на стариков, державших совет на берегу. Иногда скалы заволакивал пар, выходящий из воды, и тогда казалось, что «старики» наклоняются друг к другу.

Быстрый переход