Она шла по саду, насвистывая себе под нос какой-то нелепый, ею самой выдуманный мотивчик, останавливаясь иногда, чтобы сорвать цветок, и не замечала, что с другой стороны живой изгороди вслед за ней движется высокий седовласый мужчина. Наконец в том месте, где обе тропинки пересекались, девочка столкнулась со Стефаном. Первым ее движение было вырваться из объятий господина и бежать куда-нибудь без оглядки. Однако Стефан крепко держал свою добычу и не собирался так просто выпускать ее из рук.

— Очаровательная малышка в не менее очаровательном саду, — елейным голоском пропел старый распутник. Под его ботинками отвратительно хрустел гравий, и девочка поняла — поскольку раньше никаких шагов не было слышно, — что хозяин осторожно двигался вслед за ней по мягкой траве, боясь спугнуть жертву.

— Ты что, боишься меня, деточка? — спросил Стефан, кончиками пальцев взяв Рэн за подбородок и заглянув ей в глаза. — Не надо бояться. Когда-то у меня тоже была маленькая девочка, такая же, как ты. Теперь она выросла и даже вышла замуж. Ее зовут Камиллой.

Рэн никогда раньше не слышала, чтобы хозяин упоминал о своей дочери, и ей стало любопытно.

Старик, похоже, никак не мог оторвать взгляда от ног девочки, и та, заметив это, поскорей одернула платье, немного смущенная. Всю жизнь она бегала босиком по улицам Лондона, но до сих пор еще никто не смотрел на ее ноги с таким выражением, с каким смотрел хозяин.

— А где же твои чулки и туфли? — спросил Стефан.

Рэн махнула рукой в сторону беседки, откуда брала начало живая изгородь и где она оставила свои вещи.

— Будь хорошей девочкой, сбегай и принеси их сюда. Я помогу тебе одеться. Я всегда помогал моей маленькой Камилле завязывать ремешки на сандалиях.

Рэн поначалу колебалась, но потом, уступив настояниям господина, сбегала к беседке и почти сразу же вернулась, неся в одной руке туфли, а в другой — тонкие белые чулочки.

— Я, между прочим, могу и сама их надеть, — горделиво заявила Рэн. — Я целую неделю училась завязывать шнуровку и теперь могу сделать это даже с закрытыми глазами.

— Ах, я так любил помогать своей маленькой Камилле! — вздохнул Стефан, опечалившись. — Но теперь она выросла, и я ей больше не нужен!

Не переставая болтать, Стефан проводил Рэн в самый укромный уголок сада и, мягко надавив на худые девчоночьи плечи, усадил ее на скамейку. Потом он встал на одно колено подле малышки и с удвоенным жаром принялся повествовать о своей Камилле.

Загипнотизированная его мягким голосом и отчасти увлекшаяся рассказом о жизни другой маленькой девочки, Рэн позволила Стефану надеть ей на ноги чулки. Прежнего смущения как не бывало. Хозяин смотрел прямо в глаза крохе и продолжал усиленно работать пальцами, не забывая, естественно, потчевать свою жертву наспех состряпанной байкой. Однако когда Рэн вдруг посмотрела на старика и заметила до крайности нелепое выражение его лица, она вдруг испугалась чего-то — чего-то такого, что пока еще не могло быть высказано в словах. Со Стефаном происходили странные вещи. Язык у него начал вдруг почему-то заплетаться, губы пересохли, глаза заволокло мутной пеленой. Даже чулками он как-то перестал интересоваться. Его пальцы жадно блуждали по гладким бедрам девочки.

Рэн в ужасе уставилась на Стефана, уже не слушая, что он там бормочет.