Однако помни. Бегущий Медведь: есть и такие, кто скорее убьет своих родных, чем разрешит им склонить голову перед белыми. Будь осторожен, ведя переговоры с белыми солдатами: они могут предать тебя. Это все. Если придешь ко мне и попросишь поговорить с солдатами, я сделаю это. Однако знай — я буду сражаться до последнего вздоха.
Отойдя от костра, Оцеола закутался в одеяло, прикрывавшее его плечи.
Джеймс подумал, что слово его твердо, но сам он выглядит и чувствует себя плохо, если в разгар лета кутается в одеяло.
Все начали расходиться. Джеймс пристально смотрел на огонь. Он устал от затянувшейся войны, его утомили постоянные нападки. Все прочие на этом совете хотя бы знали, с кем воюют. А он чаще всего сражался лишь для того, чтобы не потерять рассудок.
Взгляд Джеймса упал на длинные ноги в ярко-красных гамашах, и он поднял голову. Перед ним стоял Дикий Кот.
— Мальчиками мы росли вместе и давно стали друзьями. Джеймс кивнул:
— Я и теперь не враг тебе.
— Иногда я злюсь, потому что ты многое видишь. Но потом понимаю, что ты приходишь к нам с мудрыми советами, хотя мог бы отвернуться от нас и жить жизнью белого человека.
— Я не всегда понимаю свою роль во всем этом, — признался Джеймс, — но хочу, чтобы все здраво оценивали ситуацию. Однако это битва, которую нельзя выиграть.
— Нет, друг мой, ты не проиграл, ибо понимаешь, к чему стремишься.
— Надеюсь, ты прав.
— Да, прав. Но ты одинок, а это плохо для тебя. Подсолнух — вдова моего двоюродного брата, Летящей Птицы. Как ближайший родственник ее мужа, я могу освободить ее от необходимости носить траур в течение многих лет. Я сделаю это для тебя, Бегущий Медведь. Принеси ей свадебный подарок, и твои ночи не будут такими безрадостными. Ведь нам предстоят трудные дни.
Джеймс видел, что Дикий Кот говорит искренне.
— Дикий Кот, благодарю тебя, но…
— Она очень молода и красива.
— Вот поэтому я и не причиню ей боли. Она достаточно настрадалась.
— Ходят слухи о тебе и белой женщине. Ты отказываешься от Подсолнуха потому, что она не белая? — гневно спросил Дикий Кот.
— Ты знаешь, что это не так. Наоми была из семинолов, и я любил ее всем сердцем.
Это, видимо, несколько укротило Дикого Кота, но не удовлетворило его любопытства.
— А как насчет белой женщины?
— Какой краснокожий отважится полюбить белую женщину? — В голосе Джеймса прозвучала едва скрываемая горечь.
— Тот, у которого под красной кожей течет кровь белых. И тот, кто приблизился к рыжеволосой дочери Уоррена, необыкновенной красавице, редкой птице.
— Что ты знаешь о ней? — удивился Джеймс. Дикий Кот улыбнулся:
— Она — дочь Уоррена, а это значит, что есть воины, которые не пощадят ее красоту, молодость, невинность.
— Скажи, что тебе известно о дочери Уоррена? — потребовал Джеймс.
— Ее волосы словно пламя. Золотисто-красноватые, пылающие, как костер. Очень густые и пышные. Так и тянет дотронуться до них, хоть она и белая. Дочь Уоррена стройна, как тростник, но у нее тело женщины. Удочери Уоррена глаза зеленые, как поля после дождя.
Джеймс убеждал себя сдержать гнев и страх. Какой толк вцепляться в горло Дикому Коту?
— Где ты видел ее? — спокойно спросил он, но, не выдержав, добавил:
— Где, черт бы тебя побрал?
Но Дикому Коту хотелось дразнить Джеймса, и он рассмеялся:
— Я хорошо описал ее. Ты ведь не подозревал, что и мы знаем дочь Уоррена?
Охваченный яростью, Джеймс бросился на Дикого Кота так неожиданно, что оба упали на землю. |